Игорь Савельев - Лицей 2018. Второй выпуск [антология]

— Теперь все будет как надо! — прорычал он Павлу, который догнал его.

— Кузьма! Спятил?! Тебя же посадят!

— Никто меня не посадит, — отмахнулся тот. — Все, уйди, не мешай! — Ему пришлось оттолкнуть товарища, который преграждал путь. Пожилые журналисты стояли у входа в кафе и удивленно смотрели им вслед. — Прикрой меня перед ними!

— Кузьма, возьми себя в руки.

— Я Катьку ему не отдам. Он моего Санька убил, я, по-твоему, это так оставлю?!

— Стой! — крикнул Павел, но больше не пытался ничего предпринять.

Кузьма спускался вниз по улице. Движения его стали плавными, потому что теперь он чувствовал уверенность, понимание того, что делает.

— Ничего нельзя доверить этим щенкам! Всё надо самому, — ворчал он.

Солнце взорвалось за облаками над морской далью, и огромное пространство над водой сделалось надрывно-кровавым. Возле гостиницы стояли машина «скорой» и полиция, но все были слишком заняты трупом Егора, который с простреленной головой лежал в паре сотен метров отсюда, и не обратили на Кузьму внимания. Оказавшись в пустом холле, Кузьма окончательно уверился, что сделает дело быстро и без последствий. В гостинице по-прежнему было мало туристов, поэтому он не встретил ни души, пока шагал к лифтам. Никого не было и на Катином этаже.

Не раздумывая, Кузьма выбил дверь.

Никита поджидал его. Кузьма ушел из-под удара ножом, потом из-под второго, поймал запястье — и любому другому успел бы сломать его, загнув кисть внутрь, но Никита ухитрился выскользнуть, теряя оружие.

— Руками — помнишь, я обещал?

— Кузьма! — крикнул Никита, отступая. — Так ты нас отблагодарил? Я тебе жизнь спас в Одессе!

— Ах ты мразь! Санька моего убил и думал всё?!

— Спятил? Это не я!

— Врешь! Вижу, что врешь!

Кузьма бросился на него, опрокинул, разбив при этом стеклянный журнальный столик, замахнулся, чтобы прикончить одним ударом, но Никита свободной здоровой рукой схватил упавшую на пол пепельницу и расколол об висок Кузьмы. В глазах на мгновение потемнело, Кузьма пропустил несколько ударов. На ковер закапала кровь.

Теперь уже Никита был сверху, рычал, бил Кузьму по лицу. Тот не чувствовал боли, но что-то покачнулось в сознании, и он все не мог сообразить, где находится и что происходит, пока не услышал возглас Кати:

— Нет, Кузьма! Вставай, вставай!

— Заткнись, сука! — заорал Никита, оборачиваясь. — Ты следующая, поняла?

За эти пару секунд Кузьма пришел в себя и остановил очередной удар здоровой руки. Он заломил ее и медленно, с большим усилием стянул с себя противника, взгромоздился ему на спину, придавил к ковру.

— Нет, Кузьма, не надо! — закричала Катя.

Кузьма сломал парню руку и стал душить.

Никита хрипел, извивался, дергал ногами, но теперь, лишившись здоровой руки, он был обречен. Кузьма капканом сдавил ему глотку и продержал сколько было нужно. Протезом Никита силился зачерпнуть что-нибудь для спасения, вдавливал мелкие осколки в ковер, но вот остановился.

Никита был мертв, но Кузьма продолжал держать его, издавая низкий утробный рев. Из раненой головы по-прежнему сочилась кровь. Наконец Катя подбежала, вцепилась в его руки, он почувствовал ее запах и опомнился.

— Ну вот и все… Получил?! — Кузьма поднялся, качаясь.

Теперь он чувствовал острую боль в голове и стал приходить в себя. Его взгляд лег на Катю.

Та поняла, что Никита убит, остолбенела и теперь глядела на Кузьму снизу вверх с немым изумлением.

— Какая же ты тупая! — сказал он, но Катя не услышала.

Когда она очнулась, то горько заплакала. Она еще не понимала, но нечто ужасное забрало ее — то, о чем предупреждал Стрельцов, а она никогда не верила по-настоящему, что это существует. Кругом были осколки, кровь, опрокинутая мебель.

— Это все ты! — рявкнул Кузьма. — Не реви теперь! Если бы не ты, ничего бы не было!.. Приехала жопой трясти, мужикам мешать дело делать! Если б не ты, все бы нормально оставалось! Рассорила нас!

— Я не, я… — хватая ртом воздух, Катя пыталась ответить, но рыдания душили ее, —.. не виновата! Я ничего не сделала…

Ее жалкий, надломленный вид окончательно вывел Кузьму из себя.

— Хотела войны — получай!.. — он осекся.

Теперь терять было нечего. Он понял: давно надо было возвращаться. Другого пути нет. Только на войне он чувствовал себя настоящим мужчиной, победителем, человеком. Он вспомнил Полину и ее ухажера, свое колебание, сомнение, унижение — ночь, когда жалкая картинка и слова девчонки заставили его передумать и не сделать необходимого. Больше это не повторится. Видение утратило над ним власть.

Все встало на места. Он понял, отчего чувствовал себя неловко, неуверенно во всем, что делал, почему было так обидно и неприятно находиться в родном поселке, в родном доме, в родной семье. Он знал теперь: они все должны исчезнуть, а он — вернуться.

— Сука! — прохрипел он, опять вспомнив Полину. Никто и ничто не остановит его снова, не помешает сделать правильно.

Кузьма поглядел на Катю исступленным, жадным взглядом. Одно движение, чувствовал он, и ее юная жизнь перетечет к нему. Так бывало там — если взять женщину силой. Он подошел вплотную, потянулся было, не слыша ее мольбы, не видя ни слез, ни ужаса, — а только жизнь, которой можно напитаться всласть, восстановив в самом себе мужчину. Однако разгоревшееся яростное желание отыметь наконец-таки московскую дуру споткнулось о дикий спазм головной боли. Кузьма невольно застонал, опуская взгляд в пол.

Времени мало, понял он, когда боль нехотя отступила и притупилась. Вот-вот они сообразят. Начнут искать. Придут сюда. Гражданские — они не примут смерть Никиты так просто. Война — желанная, настоящая — слишком близко, чтобы потерять ее из-за глупой бабенки и мертвого парня. Пора было ехать.

— Не попадайся мне, — низким голосом предупредил он сжавшуюся в комок полуголую Катю, облизнув ее белое лицо дыханием, и выскользнул из комнаты.

Кузьма выбрел в холл гостиницы, когда на улице уже стемнело. Внизу по-прежнему никого не было и почему-то никто не включал свет. Неужели они так поглощены убийством Егора? Ветеран плохо соображал и шатался как пьяный. Одежда на нем была мокрой от пота и крови, но улыбка играла на губах, и он ничего не мог с собой поделать. Он был счастлив.

Теперь, когда решение было принято и не осталось пути назад, Кузьма понял, что просто взял отсрочку перед неизбежным, согласившись комиссоваться, и это понимали все: полковник Серов, Стрельцов, даже семья. Все они знали, что он рано или поздно вернется, и лишь из деликатности молчали, пока он неловко и неумело пробовал приладить себя к мирной жизни. Теперь он возвращался, расправив плечи.

Нет, если он останется — им несдобровать, думал Кузьма, шагая мимо пустых кресел и диванов. Он остановился и представил, каким сделается это место, тронь его война: горы мусора и бетонной крошки на полу, разбитые окна, хруст гильз под ногами, тяжелый обвес и пропитанная вечным страхом униформа, в которой он чувствует себя человеком. Если они хотят отнять его предназначение — им надо умереть. Пожалуй, сейчас мысль об убийстве семьи не казалась ему ничем отвратительным. Больше того, он ведь всегда их терпеть не мог. Когда узнал, что Галина умерла, он ведь обрадовался, разве нет? Выдохнул с облегчением… Семья — это темница. Надо сбежать и никогда не возвращаться.