Ксения Драгунская - Заблуждение велосипеда

Однажды весной на большой перемене маэстро Нехорошев завел меня в пустую, свежевыбеленную аудиторию.

– Мне нужно с вами серьезно поговорить. – Глазами без выражения он глядел на меня сквозь толстые стекла очков.

Он вообще со странностями был. Однажды на занятиях я улыбалась чему-то своему.

– Что смешного? – недовольно спросил меня мастер.

– Я рада вас видеть, – нашлась я.

– Прекратите эти издевательства! – мучительно искривил лицо педагог и выгнал меня с занятий.

После этого на курсе стали считать, что я – его любимица, что он ко мне благоволит и чуть ли не «неровно дышит».

Логика – не перешибешь.

– Я давно за вами наблюдаю, мне очень нравится ваша активная жизненная позиция. Мы с товарищами посоветовались и вот хотим рекомендовать вас в ряды КПСС.

Солнышко ломилось в окна, воробьи орали, по коридорам таскали взад-вперед белые гипсовые головы – ремонт на художественном факультете, где-то тренькали на фоно.

От неожиданности я молчала.

Мастер смотрел на меня пристально и тяжело, таким вот «неуставным», затуманившимся от нахлынувшего гражданского чувства взором.

То есть приглашение в партию как объяснение в любви. Уже хорошо.

Обещав серьезно подумать, я отправилась продолжать «учебный процесс».

– Говори, что ты пока не чувствуешь себя готовой к такому серьезному, судьбоносному шагу, – советовали одни.

– Ты что, надо немедленно вступать, это же такая редкость, что есть место для девушки-студентки. Там же нормы, разнарядки, в основном на пролетариат, – уговаривали другие.

– Лучше не отказываться, – решила моя мама. – А то еще запишут куда-нибудь, возьмут на заметку.

Да, попадалово…

Моему папе, наверное, ничего подобного не предлагали. С ним все ясно: национальность еврей, место рождения город Нью-Йорк, на такого никогда не найдется разнарядки.

В партию! Но я не хочу ни в какую партию. Вообще ни в какую. Мне туда не надо, извините. Так и сказать Нехорошеву?

Однако и говорить ничего не пришлось. Все случилось само. Ангел-хранитель не дремлет!

Один час пятничного мастерства, как водится, был посвящен политинформации. Зашел разговор об Афганистане. Кампания шла уже шестой год, и как говорится, «ежу понятно» было, что это за война, во что мы влипли и какими потерями это для нас обернется.

Ежу понятно, но ежу не надо прикидываться, а пламенному коммунисту Нехорошеву – надо.

Мастер пожелал обсудить последние новости с полей битвы.

В военных аэропортах, а наша студентка Лена Зуева жила в Чкаловском, шел бесперебойный обмен живых парнишек на цинковые гробы. Выгружаются гробы, загружаются парнишки, авиация берет курс на юго-восток.

(Муж Лены, военный летчик, погиб в Афганистане год спустя.)

– Можаев, – строго окликает мастер, глядя на студентов сквозь очки бледно-серыми глазами без выражения. – Вы в курсе последних событий в демократической республике Афганистан?

Андрей Можаев, способный сорок минут подряд бубнить на одной ноте ни о чем, встает за партой:

– Идет непримиримая борьба за плацдарм, необходимый агрессорам США для размещения ракет стратегического назначения…

Послушав Можаева минут пять, мастер «вызывает» следующего.

– Процесс строительства новой жизни идет непросто, но народонаселение приветствует армию-освободительницу, – старается «отмахнуться» очередной несчастный.

Ничего конкретного никто сказать не может.

Словом, предложение мастера обсудить продвижения наших войск в Афганистане наткнулось на вялое сопротивление студентов. Один еще не успел прочесть свежие газеты, другая мямлит нечленораздельное.

Дошла очередь до меня, «комсомолистки-активистки».

Потом эта история обросла слухами, будто я чуть ли не в узники совести записалась, выступила против войны в Афганистане.

Да ничего я не выступила!

Поглощенная своими личными «девчонскими» переживаниями, что какой-то там несчастный Вова с четвертого курса разругал мой рассказ, сказал, что он вполне «проходим» (вот ужас, вот оскорбление!), я как-то невежливо ответила мастеру, что мне бы не хотелось об этом говорить.

Дальше – пробел.

Дотерпел ли Нехорошев до звонка или покинул аудиторию сразу – не помню.

Но он незамедлительно, просто спортивной рысью, припустил вниз на первый этаж в партком, на меня доносить.

– Он это сделал, потому что боялся «Х», – объяснял мне потом кто-то из старших студентов или молодых педагогов.

– Ты хотел сказать, он боялся «Y»? – поправила я, зная, что «Y» у нас на курсе «постукивал».

– Нет же, – сказал старший. – «Y» – мелкая сошка, он стучал мастеру на вас. А «Х» был рангом повыше, он стучал на мастеров , в деканат, ректорат и партком. И если бы Нехорошев не отреагировал, он бы настучал на него.

Вот такая кузница творческих кадров.

В парткоме мастер жаловался, что в возникшей во время разговора об Афганистане сложной ситуации не смог на меня, комсомолистку, опереться.

Даже телефонограмму потом прислал. Из дому.

Самое удивительное, что все педагоги, и ректорат, и партком кинулись на мою защиту. Так совпало – многие хотели насолить мастеру, убрать его из института. Не владеет собой, выпивает часто, затеял войну с глупой девчонкой…

Определенно, это чудо, что совпало именно так и что меня не выперли из института.

Еще одно успешное вмешательство ангела-хранителя.

Некоторые пытались меня «науськать» против него:

– Он предатель, он же тебя предал, он призывал вас высказывать свое мнение, а сам побежал на тебя доносить…

Но мастер все требовал каких-то санкций ко мне, чтобы меня «не пущали» в члены комитета комсомола или еще куда-то…

– Что у тебя с Нехорошевым? – смеялась тетя Вика Токарева. – Ленька – во такой парень, он мне из Италии бархатные штаны привез. А «Тбилисо» он вам уже пел? А «Летят утки»? А «Виновата ли я»? Он, когда выпьет лишнего, всегда это поет…

Вопрос о моем членстве в КПСС отпал навсегда. Навсегда-навсегда.

Ангел-хранитель сработал четко!

А песни были исполнены мастером во время банкета по случаю защиты дипломов, в общаге.

Еще одной «примочкой» сценарного отделения была общественно-политическая практика. Так тяжеловесно назывался сбор материалов на интересующую студента тему. Ректорат писал рекомендательное письмо, направляем-де студента такого-то, намеревающегося работать над сценарием о том-то и том-то, просим оказывать помощь и содействие.

Меня интересовали события октября 1917 года в Москве, но эти фонды и архивы были тогда закрыты даже для историков, не то что для студентов.

Оставалось искать очевидцев.

В отделении ВООПИК Ждановского района мне дали координаты одного весьма драгоценного старика. ВООПИК располагался тогда в доме Зубовых, это купеческий особняк на Таганской улице, который владельцы, купцы Зубовы, отдали в распоряжение советских учителей. За это Зубовым пожизненно оставили право пользоваться частью комнат на втором этаже.