Йожеф Балаж - Посреди земли

— Ти-ши-на! — провозгласил сын. — В такое время полагается еще спать.

— Вставать по утрам нужно рано, — наставительно сказал Балаж, — это полезно для здоровья. А днем можно вздремнуть часок-другой!

— Тебе-то можно днем вздремнуть! — Сын завернулся в одеяло и сел. — А вот мне, бедному трудяге…

— Организм Рики нуждается в сне, папа. Развивающийся организм…

— Не называй ты его этой отвратительной кличкой. У него есть вполне пристойное имя. Генрих. Разве не красиво?

— Уж написал бы ты, что ли, эту свою драму, папа…

— А она вытанцовывается, — весело отозвался отец и туже стянул впереди пижамные штаны. — Основную ситуацию я уже набросал… еще немного потасовать, уточнить место и время действия…

— Ну-ну, тасуй, — кивнул ему Генрих. Он легонько погладил свой подбородок. — Мне нужно побриться. Кати, ты купила крем для бритья?

— Мамусь… деньги на крем для бритья!

Балаж стоял с обиженным видом. Ирма опустилась на стул и смотрела куда-то в потолок над шкафом. Кати ласково качнула ее.

— Мамусь… на крем для бритья, О чем ты опять задумалась?

— Я до половины второго не спала, — встрепенулась Ирма, — все проверила, шаг за шагом. По расчетам все сходится. Почему же раньше не получалось?..

— А мне здорово повезло! — Генрих одевался под одеялом. — Представь, вдруг бы мама назвала меня Кальцием. Или — Нитратом.

— Генрих — прекрасное имя, — возразил Балаж, — и королевское, и поэтичное в то же время.

— Знаю, папа. Да только все Генрихи уже написаны. — Сын надел очки. — Вот чего я боюсь.

— А сколько было Генрихов? — спросила Кати, приглаживая спутанные волосы матери. — Мамусь, надо еще и позавтракать.

— Восемь штук. Папе остался только девятый. А такого не было. — Он заметил, что у отца помрачнели глаза, и сразу вспомнил: «Его нельзя выбивать из колеи, мы должны быть с ним добрыми, умными». — Но, вообще-то, ты еще напишешь, вполне возможное дело. Да что там, наверняка напишешь.

— Не стойте же без толку! — Кати уже застлала постели и теперь ласково поглаживала локоть матери. — Одевайтесь, покуда кофе будет готов… а к тому времени…

— Кати, — проговорила мать с беспомощным видом, — она уже здесь.

Кати поморщилась. Короткие волосы заправила за уши. Ее личико сразу стало жестким и упрямым.

— Со мной она связываться не посмеет… — И Кати сделала глубокий вдох, словно перед прыжком в воду.

— Ну, не чудо ли? — спросила Ирма. — Кто бы поверил, что ей всего одиннадцать лет?

Она встала, вернулась в свою комнату, с трудом подтянула вверх жалюзи. Потом достала кошелек, высыпала его содержимое на стол, накрыла ладонью, и тут глаза ее остановились на формуле недающегося химического соединения. Ирма села, левой рукой отодвинула в сторону форинты, а правой уже что-то писала.

— Так ты не веришь в гротеск? — Балаж пошарил в карманах, ища сигарету; наконец Генрих предложил ему свои. — Но на кого же тогда и опереться, как не на молодежь? Я, разумеется, допускаю, что отдельные консерваторы… но чтобы ты, именно ты, в твои семнадцать лет…

— Сегодня у нас практические занятия, папа. Мне еще надо китель приготовить. И пять задач по математике! Обсудим-ка с тобой это вечером. В гротеск-то я, конечно, верю. Еще бы! Но вопрос не такой простой.

— Вечно у тебя нет времени. — Шлепанцы Балажа подплясывали на полу.

— Что поделаешь… Гимназия, сам понимаешь. Раз уж я ввязался в это дело, так хоть аттестата с отличием добиться должен.

— У тебя во всем крайности. Чувство ответственности — прекрасно, прекрасно. Но ты посмотри на меня. Выплыл я так, середнячком, и все-таки… — Он изящным жестом описал в воздухе дугу.

Генрих, став к нему спиной, перебирал свои линейки. Когда он вновь обернулся к отцу, его голос звучал вполне естественно.

— Что ж. Ты гений. Но не все же — гении.

— Не будем впадать в крайности. — Балаж крякнул. — Не люблю крайностей и в характерах тоже. Я талантлив, допустим. Есть у меня дар к обобщению… Угадай, с кем я ужинал?

— С кем, папа? — Сын терпеливо листал учебник.

— С Керещени… вот этот дело знает… Уж если он поддержит!… Авторитетная фигура! Будущее за монодрамой. Теперь, когда руки у меня развязаны, я быстро войду в форму, вот увидишь.

— Но полставки все-таки не бросай, — сказал Генрих. — Я серьезно, слышишь, папа!

Кати внесла на подносе дымящийся кофе, бутерброды с плавленым сырком. Генрих помогал ей, освобождая на столе место.

— А как с обедом? Что будет на обед?

Кати уныло покивала головой.

— Морковный суп. И галеты в сметанном соусе. — Она подошла к отцу вплотную, и он перестал маятником сновать по комнате. — Пей, пока не остыл.

В комнату матери она сперва только просунула голову, потом вошла.

— Ох, — сказала она сердито, — а я денег жду. Ноги-то у тебя прямо ледышки!

Схватив концы ее пояса, она повела мать завтракать. Ирма послушно следовала за ней, хотя и оглядывалась на письменный стол.

— Идем, идем. Никуда он не убежит.

— Собственно говоря, две логические точки…

— Ладно, ладно, две логические точки… Кофе остынет, а у тебя потом опять желудок расстроится.

Ирма обняла дочку сзади, почти прижалась к маленькому ее телу, глубоко вдохнула легкий песчаный запах детской кожи.

Ирма чинно держала чашечку кофе, склонив голову набок, отпивала глоток за глотком и сосредоточенно всматривалась в рисунок блюдечка. Кати крутанула тарелку. Мать вздрогнула, но сразу же заулыбалась.

— Деньги, — быстро проговорила она, — я ведь не забыла.

Ее муж, в трагической позе Гамлета, выпил свою чашку залпом, словно яд. Он обрезал хлебную корку, сделал из мякиша «солдатиков» и опять, словно маятник, заходил по комнате; каждый раз, оказавшись у стола, он отправлял очередного «солдатика» в рот.

— Не накроши! — сказала Кати. — Тетя Хермелина рассердится.

— Хермина [16] Игра слов: называя Хермину Хермелиной (hermelin — по-венг. горностай), девочка имеет в виду ее злобность, хищность, чем известен этот зверек. , — поправил сестренку Генрих. — Супруга доктора Альфонса Собослаи.

— Мама, ты уж решись! Ей что-то нужно. Ступай к ней, — Кати ободряюще похлопала мать по спине, — покуда она сама не пожаловала.

— Драму всегда оттесняли на задний план. — Балаж в неловкой позе присел на краешек дивана-кровати и листал хрестоматию по литературе для третьего класса. — Отрывки, кусочки… Но откуда? Я спрашиваю: откуда? Выходит, до концепции нам и дела нет?

— Не знаю, право, — медленно говорила Ирма, — ясно ли я вчера излагала… понятен ли был ход моих рассуждений. Ведь когда на подобную тему, вот так, в самой общей форме, говорится по радио, надо, чтобы материал был доступен… Хотя бы десять человек из ста что-то поняли…