Йожеф Балаж - Посреди земли

Больше я так не могу. Прости меня, Эмёке. Когда-нибудь, быть может, ты поймешь меня. Целую тебя. Твоя несчастная, отчаявшаяся бабушка».

Эмёке вернулась домой пешком. Письмо бабушки она положила на большой отцовский письменный стол, сверху придавив его пресс-папье от элегантного письменного прибора из красной меди. А сама заперлась в комнате для прислуги.

Леваи прочел письмо, разъяренный, ворвался в комнату сына, выключил магнитофон и закатил мальчику оплеуху.

— И так от шума не знаешь, куда деваться, даже в собственном доме покоя нет!

Мальчик ощупывал красную, как мак, щеку.

— Благодарю, папа. Вместо кого я это получил? Вместо твоего начальника? Вместо фининспектора? Вместо уличного регулировщика? Или…

— Поставь пленку с английскими уроками, — буркнул отец и вышел из комнаты, хлопнув дверью.

Жена Леваи явилась с работы, как всегда, взбудораженная и возмущенная. Пока она выбиралась из шубы, шарфа, шапки, сапог, из нее так и сыпались жалобы:

— Чего только не приходится человеку терпеть! С ума сойти можно… Отнеси сетку в кухню. Салями, конечно, в помине нет, просто ума не приложу, что давать на ужин и на завтрак… Представь, Саланцки назначили руководителем группы. Саланцки, который у нас всего без году неделя! Я ишачу на них пятнадцать лет… Ица в Метоллимпексе давно стала начальником отдела и получает на тысячу форинтов больше меня… А когда я потребовала объяснения у товарища Дюрденко, знаешь, что он ответил? Знаешь, что он посмел мне сказать?

— Не знаю, — мрачно сказал Леваи и сунул в руки жене письмо. — Читай!

— Что это?

— Прощальное письмо твоей матери.

Женщина остолбенела от неожиданности.

— Что?.. Письмо?.. То есть как?

— Эмёке все известно.

— Что ей известно? Что значит все?

Леваи был бледен как смерть, губы его тряслись, он отчетливо произнес:

— Что ее бабушка покончила жизнь самоубийством. Она ходила к ней на квартиру, оттуда в милицию, и там ей отдали это письмо… Ты говорила с офицером милиции. Почему ты не взяла у него письмо?

Жена Леваи возмутилась.

— И в этом я виновата? А почему не ты ходил в милицию? Думаешь, мне приятно было отвечать на всякие наглые вопросы?.. Мне этот офицер ни слова не сказал о письме. Ничего не сказал.

— А теперь оно здесь… Что делать?

Жена Леваи указательными пальцами массировала себе виски.

— Где Эмёке?

— Плачет.

— Позови ее.

Девушка вошла в холл, лицо ее распухло от слез, но она уже не плакала, губы были упрямо сжаты.

— Здравствуй, мама.

— Доченька, ты что, за расследование взялась? — горестно и строго сказала жена Леваи. — Кто тебя надоумил, скажи? Какая подруга или мать какой подруги?

— Никто меня не надоумил… Просто мне было неспокойно.

— Но от кого-то ты все же узнала адрес.

— Разве это важно, мама?.. Хватит того, что я его узнала не от вас. Вы мне лгали! И мне, и бабушке!

— Мы лгали!.. Ты слышишь, отец? Как она смеет разговаривать со своими родителями!

Леваи подошел к ним.

— Мы хотели пощадить тебя, доченька, — примирительно сказал он. — Поэтому не рассказали… о деталях. Достаточно того, что случилось, зачем причинять тебе лишние страдания?

— Вы и бабушке лгали! — закричала девушка. — Почему вы ее прогнали из дому? Словно… словно посадили ее на плавучую льдину!

— Доченька, — отец пытался успокоить Эмёке, — я уже говорил тебе: представилась возможность, которую никак нельзя было упускать. Кто думал, что бабушка не выдержит всего два года? Скажи она хоть слово против…

— Папа, ты прочел письмо! — Эмёке беспомощно развела руками. — Как ты можешь теперь говорить, что она не была против? Мертвые не лгут! Она была не против того, чтобы там прописаться, но уходить отсюда, из дома, не хотела!

— Интересно, как она себе это представляла? — негодующе воскликнула мать. — Прописаться там ради будущей квартиры, а жить здесь? Но это незаконно! За это и нас наказали бы!.. Кто мог подумать, что она так все воспримет? Ведь она оставалась с нами в одном городе!

— А вы ни разу не навестили ее! И узнали, что она умерла, только через три недели!

— А почему она сама не приходила? — Мать пришла в неистовство из-за несправедливых обвинений. — Разве у нее было меньше времени, чем у нас? У нее и дел-то других не было! Я работаю от зари до зари! И сегодня притащила домой целую папку со срочной работой. Все заботы на мне! Не успеешь зайти в дом, не успеешь снять сапоги, чтобы дать отдых распухшим ногам, а собственная дочь уже требует от тебя отчета! Дочь, которую я всю жизнь на руках носила! Не давала самой даже чулки выстирать! Устроила заграничную стипендию! Ты что думаешь, дрянь эдакая, твоя кандидатура была единственной? Свет клином на тебе сошелся, других отличников не было? Да сотни поехали бы вместо тебя, кабы твои отец и мать не нашли подходящего… товарища. И вот благодарность! Набрасывается на собственную мать! Из-за того, что бабушка умерла. Я, что ли, убила ее? — Она упала в кресло и указательными пальцами принялась яростно тереть виски.

У Эмёке перехватило горло.

— Я написала ей пять писем, — прошептала она. — Почему вы их ей не отдали?

Леваи отошел к окну, опустил голову и уставился на абстрактный рисунок персидского ковра.

— Они у меня в кармане, — запинаясь, пробормотал он. — Я все время собирался заскочить к ней по пути… но… всегда что-то мешало… — Он яростно сжал кулаки. — Черт бы побрал эту вечную гонку! Работа, заместительство, договоры, консультации, новые публикации, новая машина, новая мебель, новый ковер, новая шуба, командировка, конгресс, симпозиум, туристская поездка, Испания, Египет, олимпиада в Монреале… только на соседнюю улицу никак не попадешь, а там старая женщина перерезает себе вены. Славная, милая, добрая, достойная любви старушка!

На другой день утром, когда родители ушли на работу и брат с сестрой остались в квартире вдвоем, Эмёке запаковала свои вещи и попросила брата вызвать такси и проводить ее на Западный вокзал. Мальчик никогда не видел сестру такой взрослой, серьезной, исполненной решимости — растерявшись, он повиновался. Обратный билет у Эмёке был, за такси брат заплатил из своих карманных денег. Пока Эмёке раскладывала в купе свои вещи, он в порыве какой-то непонятной нежности купил сестре в киоске все, какие нашлись на венгерском языке, газеты и журналы, даже «Вестник пчеловода». Со слезами на глазах мальчик топтался на перроне у опущенного окна вагона.

— Ты могла бы подождать до рождества, — всхлипывая, говорил он. — Всего два дня осталось!

— Ты что плачешь? — Эмёке украдкой вытерла нос оставшимся у нее большим носовым платком отца. — Ох ты, глупый… глупый братишка…

— Но послушай… Тебе не будет там одиноко?.. Не будет скучно без семьи? Без елки? — Он смущенно улыбнулся. — Я, конечно, знаю, что елку приносит не Дед Мороз, но все-таки… Остаться на рождество в одиночестве, наверное, очень плохо.