Марк Леви - Влюбленный призрак

Директор усадил их в кресла и еще больше помрачнел лицом.

– Не знаю, как вам об этом сообщить, – начал он почти что с дрожью в голосе. – У нас такое впервые. Мы делаем все, что в наших силах, чтобы найти виновных.

– Виновных в чем? – спросил Бартель.

– Кто-то взломал печати на урне вашей супруги и матери, – доложил директор убитым тоном.

– Не понимаю… – пробормотала Манон.

– Кто-то – один человек или несколько – попытался вскрыть урну с прахом. Но вы не беспокойтесь, после тщательного осмотра наши службы пришли к заключению, что попытка была безуспешной.

– Мы были бы вам весьма признательны за большее количество подробностей, – сказал Бартель. – Кто это сделал? Какие такие службы?

– Мы передали урну нашему специалисту по кремации. Он прибег к помощи увеличительного стекла. Восковая печать оказалась нарушена, но уцелела, из чего следует, что крышку не снимали. Имела место только попытка вскрытия урны.

– Просто!.. – повысил голос Бартель. – Кто посмел?

– В настоящий момент нам это неизвестно, но проводится тщательнейшее расследование, можете не сомневаться.

– Вы не считаете, что кто-то из ваших работников мог ее просто уронить? – с надеждой спросила Манон.

– Невозможно! – гневно отверг оскорбительное предположение директор.

– Значит, урну пытались вскрыть?

– Это тоже вряд ли, но даже если представить столь вопиющую некомпетентность, что невообразимо, то печать не сохранилась бы. У нас же, как я вам сказал…

– …печать пострадала, но осталась на месте, – закончила за него Манон.

– Где моя жена? – спросил Бартель.

– В качестве компенсации мы поместили ее урну в лучшем месте колумбария, рядом с моим кабинетом, в великолепной витрине в третьем ряду снизу, напротив окна, то есть с видом на парк. Это, конечно, гораздо дороже, но вся разница, само собой, за наш счет.

– Даю вам сутки на розыск мерзавцев, которые это сделали. Какой стыд! – возмутился Бартель.

– Не исключен несчастный случай, – возразила Манон. – Кому это нужно, для чего? Во-первых, это бессмысленно, а во‑вторых, мамин прах ни на минуту не оставался без надзора.

– У нас есть версия, – продолжил директор, не обращая внимания на слова Манон. – Один из наших садовников заметил человека, слонявшегося без дела поблизости.

– Что происходило после нашего ухода из мавзолея? – спросил Бартель.

– То, что всегда происходит после церемонии прощания. После ухода последнего гостя наш сотрудник явился за мадам Бартель, дабы препроводить ее к месту постоянного нахождения и запереть витрину. Тогда он и обнаружил непорядок.

– Кто из гостей последним покинул мавзолей?

Директор пожал плечами, так как не знал ответа. Манон не стала говорить, что последними были они с Тома́, тем более о том, как застала его рядом с урной своей матери. Человек, любезно заменивший органиста, так прочувственно исполнивший Дебюсси и «Глорию» Вивальди, рыцарственно охранявший ее весь день, ни за что такого не совершил бы… Хотя, возможно, его неуклюжесть проявлялась не только в разговоре, с него сталось бы нечаянно опрокинуть урну. Она представила, как он должен был перепугаться, и не удержалась от улыбки. Эта улыбка была замечена ее отцом и усугубила его волнение.

– Я уверена, что это случайность, – повторила она, вставая. – Недаром говорят, что не бывает преступления без мотива. Какой же мотив может быть здесь? Похищение праха? Абсурд!

– Ты что, детектив? – бросил Бартель.

– Детектив нам ни к чему, он пришел бы к тем же заключениям, что и я. Прошу меня извинить, хочу напоследок побыть наедине с тем, что осталось от мамы, а потом выйти на воздух. Успокойся, папа, сегодня вечером я ужинаю у тебя. Где это премиальное место с видом на парк? – обратилась она саркастическим тоном к директору.

Директор dignité.com спешно вызвал сотрудника и поручил ему проводить мисс Бартель к нише. Сотрудник безмолвно исполнил поручение и удалился.

При виде урны в витрине Манон успокоилась.

– Наконец-то мы одни. Странно, мама, у меня ощущение, что ты еще здесь. В последние месяцы ты была не более разговорчивой, чем сегодня. Как бы мне хотелось знать, что ты снова свободна, что можешь очутиться там, где хочешь, может быть, еще дальше, – главное, навещай меня иногда. Я ничего не пожалела бы, лишь бы знать, что ты меня слышишь… Урну опрокинул мой пианист, вдруг это – знак, что ты меня зовешь? Очередная твоя проделка, чтобы я поняла, что ты снова стала собой? В конце концов ты выиграла: здесь и правда чудесный вид.

Бартель дождался садовника, но тот не смог поведать ничего вразумительного. Все утро в парке прогуливался некто лет тридцати, в черном костюме; потом этот неизвестный присел на скамейку. Садовнику показалось, что он разговаривает сам с собой, что неудивительно, учитывая специфику самого места. Немного погодя к неизвестному подошла молодая женщина.

– Что было дальше? – поторопил рассказчика Бартель.

– Перед самым началом церемонии они ушли вдвоем к мавзолею, – ответил садовник.

– Найдите этого человека! – распорядился Бартель.

– Сидение на скамейке не является нарушением, – напомнил ему директор, – к тому же он, похоже, принадлежал к числу приглашенных.

– Среди наших друзей нет никого, кто подпадал бы под это описание. Дома я первым делом проверю список. Жду от вас разъяснений не позднее завтрашнего дня.

Бартель удалился из кабинета директора, не простившись ни с ним, ни с его помощником, не говоря о садовнике. Вскоре он, впрочем, вернулся и предъявил новое требование.

Тома́ не справился с побуждением снова побывать перед Дейвис-холлом. Он постоял на его ступеньках, мечтая о том, как однажды по ним ринется к входу толпа, пришедшая на его концерт. После этого он направился к Юнион-сквер – большой площади, окруженной пышными торговыми заведениями, художественными галереями, туристическими магазинами и салонами красоты. Этот оазис роскоши находился всего в нескольких шагах от О’Фарелл-стрит, где прямо на асфальте спали бездомные.

Тома́ залюбовался колонной посреди площади, увенчанной статуей греческой богини: стоя на одной ноге, она тыкала трезубцем в небо.

– Ника, богиня победы, – подсказал Раймон, внезапно выросший рядом.

Тома́ вздрогнул и со вздохом уставился на отца.

– Я тебя напугал?

– А ты как думаешь? Как у тебя это получается?

– Она вполне узнаваема, довольно соблазнительна для своей эпохи… И какое чувство равновесия!

– Я говорю о твоих появлениях!

– Сам не знаю. Что бы ты ответил, если бы тебя спросили, как у тебя получается ходить? У каждого свои фокусы. Я появляюсь и исчезаю, когда пожелаю. Эту колонну воздвигли в честь победы адмирала Дьюи над испанцами в сражении за Манилу. Один из кончиков трезубца символизирует президента Мак-Кинли, убитого через полгода после того, как он заложил камень для строительства этого памятника. Зубец посвятил ему следующий президент, Теодор Рузвельт. Вердикт истории неоспорим: может, при жизни Мак-Кинли звезд с неба не хватал, но уж после смерти он рвется в небеса, словно стрела.