Мари-Сабин Роже - Жизнь с нуля

– Ты говоришь глупости, сын мой. Я обожал свою семью. И все-таки покинул ее.

– Ладно, предположим, я поехал бы, и что? Ты можешь мне сказать, что бы я стал делать в Нью-Йорке? Без работы, без жилья? Зная по-английски только несколько слов?

Насардин жестом показывает, что ему на все это плевать. Все это мелочи. И, что еще хуже, я использую их как предлог. Но я не даю ему раскрыть рот:

– Знаю, что ты скажешь!

– Что?

– Ты скажешь: когда человек хочет, то он может. Но когда Жасмин меня бросила, я еще верил в эту чушь с семейным проклятием. Как ты заметил, я верил в нее до сегодняшнего утра! А это, уж поверь мне, заставляет смотреть на вещи совсем по-другому. Я поехал бы за Жасмин, и что дальше? Она родила бы от меня ребенка, а потом бы я умер. Я не мог допустить такой возможности. Я не мог так поступить с ней.

Насардин молчит. Я знаю, если бы он захотел, то мог бы в два счета доказать, что я не прав, но он не станет, потому что не хочет причинять мне боль.

Надо что-то сказать в свое оправдание, и я говорю:

– У тебя никогда не возникало впечатления, что ты взял себе не ту жизнь?

Насардин поднимает глаза к небу.

– Что это значит – «взять себе не ту жизнь»? Ты думаешь, у каждого из нас есть какая-то особая жизнь? Жизнь, специально предназначенная для него? Думаешь, при рождении нам выдают персональный номер, дорожную флягу и маршрут? А если на перекрестке свернешь не туда, тебя дисквалифицируют?

Наверно, нет. И однако в тот год, когда я встретил Жасмин, я ощутил настоятельную потребность поменять жизнь, как меняют футболку после долгой ходьбы. Моя жизнь провоняла потом и прилипла к телу.

Но Жасмин уехала, а я остался. И, честное слово, я очень сержусь на себя за это. Особенно с сегодняшнего утра. Потому что я не умер, как следовало ожидать.

– Вот ты все время говоришь: мактуб! По-арабски «мактуб» значит «судьба», да? Значит, если мы с Жасмин расстались, это мактуб, и тут ничего не поделаешь.

Насардин берет с блюда хворост, прикрывает глаза, вздыхает:

– Если я говорю о судьбе, это еще не значит, что я в нее верю. По-твоему, каждый, кто говорит «ей-богу», – глубоко верующий человек. Мактуб – это я не всерьез. Знаешь, что я думаю? Я думаю, что наша жизнь может нравиться нам или не нравиться, но…

Я злорадно хихикаю:

– Ты говоришь прямо как Жасмин.

– Учитывая мой возраст и жизненный опыт, следовало бы сказать наоборот: Жасмин говорит, как я. И это лишний раз доказывает, что ты был дураком, когда отпустил эту девчонку.

Я сижу сердитый. А он продолжает:

– Если наша жизнь нам не нравится, надо сделать все, чтобы она изменилась. Ведь до тех пор, пока не будет доказано обратное, считается, что жизнь у нас одна. И она не бесконечна.

– Вот спасибо, а то я не знал!

Он пожимает плечами. Я не сдаюсь:

– Значит, рая не существует? Можно не надеяться, да?

Насардин показывает на кальян и на блюдо с хворостом:

– Рай здесь!

Он выводит меня из терпения.

– Для тебя все так легко и просто. Видно, тебе незнакомы сомнения!

– Шшш… Покажи мне человека, который никогда не сомневается, и я увижу дурака… Что ты себе вообразил? Я не знал, куда деваться от сомнений! Я уехал из Алжира в девятнадцать лет, оставил все семью, культуру, родной язык. Уехал потому, что там меня не ждало ничего, кроме бедности, а я, как любой парень в девятнадцать лет, мечтал о хороших часах, хорошей обуви, хорошей квартире, хорошей машине… Мне нужно было все на свете, и даже больше. А здесь пришлось сорок восемь часов в неделю вкалывать на стройке, где меня обзывали арабским дерьмом – не очень-то приятно слушать такое изо дня в день. Вечерами, когда я сидел один в общежитии, меня одолевали мысли. И часто я спрашивал себя: стоило ли бежать от бедности, чтобы оказаться в нищете? Потому что истинная нищета – это жизнь в одиночестве.

– Тогда почему ты остался здесь?

Насардин движением подбородка указывает на дверь в коридор, ведущий в спальню:

– Ради нее, конечно. Это женщина моей жизни. Немногим мужчинам удается встретить такую, поверь мне.

Я верю. Впрочем, встретить еще не значит сберечь.

По опыту знаю.

– Женщины делают нас лучше, сын мой. Возможно, сейчас ты еще этого не знаешь, но со временем поймешь. Как говорил мой отец: «Мужчина приносит камни, а женщина строит дом…» Они не только рожают нас, но еще и учат нас жить. Или, во всяком случае, пытаются научить. Только благодаря Паките я научился любить этот город, завел в нем друзей. И встретил тебя. Как считаешь, стоило здесь оставаться ради всего этого?

Я поднимаю стакан с чаем. Насардин тоже.

– За рай, – говорю я.

– И за тех, кто живет!

23 часа 50 минут. Отбой.

Насардин лег спать.

А я раскинул лагерь и приготовился провести свою первую «ночь + 1».

У меня в голове теснятся бесчисленные образы, воспоминания. А временами опять начинаются приступы неконтролируемого смеха, правда, уже не такие долгие, и я, пока раздеваюсь, всеми силами стараюсь их сдержать.

Насардин дал мне вместо пижамы майку строителя, очень красивого ярко-оранжевого цвета. Я складываю на стул свои похоронные одежды. Мне становится смешно, и я думаю, что выбирать костюм, в котором тебя предадут земле, – это старческая блажь. Более того, носки с медвежатами начинают мне казаться несколько безвкусными.

Я укладываюсь на диван, у меня слипаются глаза, пора спать. Остальное досмотрим завтра, ибо, в конце концов, завтра – другой день, как было сказано в одном старом фильме.

Завтра – другой день…?

Ай-ай! Мне уже не хочется спать. Я сажусь, затем встаю. Ну хорошо, я не умер, но по какой причине? Я задумываюсь, напрягаюсь, нервничаю, бегаю из угла в угол по чертогу своих мыслей, выбрасываю все из ящиков, как человек, который опаздывает и лихорадочно ищет ключи от машины.

Мне необходимо найти какое-то объяснение, причем правдоподобное, даже если в такой ситуации ничто не может быть правдоподобным, – иначе я сойду с ума.

Как насчет даты? Что, если это просто ошибка в дате?

Я представляю, как мой отец, охваченный радостью отцовства (хоть и слегка омраченной невеселыми перспективами), сообщая в мэрии о моем рождении, указывает не то число. Я чувствую, что бледнею. Я таю и рассыпаюсь, как кусочек сахара в теплой воде. Возможно ли, что произошла путаница? Что я родился не пятнадцатого, а шестнадцатого числа? Если так, то… Я смотрю на часы. Если так, то мне осталось жить 11 часов, 15 минут и 8 (… 7-6-5-4-3…) секунд. Сегодня с 11 часов утра я только и делаю, что хохочу как идиот, а между тем, если эта гипотеза верна, я понапрасну измял похоронный костюм и явлюсь на свидание со Смертью в совершенно неподобающем виде.

Я пытаюсь взять себя в руки, рассуждать спокойно. Нет, мой отец не мог так ошибиться. Это исключено. Человек, который ежедневно зачеркивает очередное число на календаре, не может перепутать дату.