Мари-Сабин Роже - Жизнь с нуля

– Почему мне никогда об этом не рассказывали?

– Это такая ужасная история… Все мы были глубоко потрясены. Особенно твоя бедная мать.

Тетя Жизель идет за альбомом с фотографиями, который я знаю наизусть, потому что много раз перелистывал его длинными тоскливыми днями. Она показывает мне фотографию толстого улыбающегося младенца на руках у моей матери. Я всегда думал, что этот младенец – я.

– Насколько я младше его?

Тетя вздыхает и шевелит губами – я понимаю, что она считает в уме.

– Ты родился примерно через год и три месяца.

Она выдает информацию дозированно, как капельница лекарство.

Моего старшего брата звали Морбер – такое имя у кого угодно отобьет охоту жить долго. Он был очень похож на меня.

«Только, пожалуй, красивее», – делится своим мнением тетя Жизель.

Как я выяснил, мать узнала, что беременна мной, сразу после смерти моего старшего брата.

– Это было еще одно тяжкое испытание, – едва слышно, замогильным голосом произносит тетя Жизель.

И оно оказалось не последним. В детстве у меня не было такого железного здоровья, как сейчас: когда мне было два года, я подхватил тяжелый грипп. Мать охватила паника, она представила себе, что может потерять и второго сына, нервы у нее не выдержали, и она нас бросила. Испугалась и убежала. Да, вот так вот глупо.

Не перестаю удивляться странностям человеческой природы.

Итак, подытожим: я действительно сын своего отца – мать бросила меня потому, что боялась потерять, – отец всю жизнь не мог ей этого простить и возлагал на меня ответственность за ее уход, хотя, прошу прощения, никакой моей вины тут не было.

Я вслух выражаю свое возмущение по этому поводу.

– Ну, знаешь ли, твой отец никогда не блистал умом… – говорит тетя Жизель.

И, забыв, что обращается ко мне, добавляет:

– Что ты хочешь от мужика…

В сущности, я должен сердиться только на себя: если бы я питал хоть малейшее уважение к семейной традиции (одно поколение – один сын), то ни за что не появился бы на свет, раз у моих родителей уже был сын, этот старший брат, которого тетушка за вечерним чаем вдруг преподносит мне, извлекает из небытия, как фокусник достает кролика из цилиндра, и о существовании которого, впрочем весьма кратком, меня никто не поставил в известность.

А кстати…

– …Если я правильно понял, то 15-го числа я остался жив потому, что Судьба уже распорядилась участью Морбера?

Тетя в ответ бессильно разводит руками: она явно ничего об этом не знает, более того: никогда над этим не задумывалась. А я продолжаю, обращаясь к самому себе:

– Но в таком случае как могло произойти, что он умер в полгода? Ведь, если мои рассуждения верны, ему, старшему сыну, следовало умереть в тридцать шесть лет?

– Твой отец в то время тоже находил это любопытным, – соглашается тетушка.

Любопытным?

Думаю, я на его месте выбрал бы другое, более жесткое слово. Какое? Ну, не знаю, может, трагическим? Сногсшибательным? Ошеломляющим?

Но у нас в семье всё ошеломляющее. Так что при выборе определений приходится соблюдать градации.

Тетушка снова и снова обмакивает печенье в чай, а потом забывает вынуть. Теперь чашка на треть наполнена разбухшими хлопьями. Вдруг я щелкаю пальцами:

– Понял! Это он был незаконнорожденным!

Но, выпалив это, тут же мрачнею:

– Нет, не выходит. В этом случае я унаследовал бы родовое проклятие и умер бы 15-го числа, как и предполагалось.

У тетушки лицо растерянное и озабоченное.

– Ну да… Вообще-то… Понимаешь, наследственность – это так сложно…

Я перебиваю ее и произношу звенящим голосом:

– Только не надо морочить мне голову, я исследовал биографии как минимум четырех поколений своих предков и знаю точно: все мужчины в нашей семье умерли в день своего рождения, это подтверждают свидетельства о смерти. Так что объясни, почему Морбер, если он был сыном моего отца, не умер в тридцать шесть лет, согласно семейной традиции? А если я законный сын, почему у отца, в отличие от всех его предков, был не один сын, а два?

Я чувствую, что тетя Жизель хочет открыть мне какую-то тайну, но никак не решится.

Я накрываю ладонью ее руку и говорю бесстыдно-вкрадчивым тоном:

– Тетя, ты же знаешь, мне ты можешь рассказать все.

Она смотрит на меня своими печальными, влажными от слез глазами:

– Понимаешь, мой мальчик…

Фразы, которые начинаются словами «Понимаешь, мой мальчик…» или как-то похоже, в принципе не предвещают ничего хорошего. Я приготовился услышать нечто, леденящее душу.

И не ошибся.

– Понимаешь, мой мальчик, у твоего отца было двое сыновей, потому что он не был сыном своего отца.

Вот это да. У меня просто нет слов.

– Морван был моим братом по матери. Он не принадлежал к роду Негруполисов. Но он так и не узнал об этом.

Не сказав больше ни слова, она протягивает мне альбом, открытый на странице, где на фотографии изображен мой отец в десятилетнем возрасте, с моими дедушкой и бабушкой. Между ними нет никакого сходства, это сразу бросается в глаза. Но почему я не замечал этого раньше? Почему он этого не замечал?

На фотографии мой дед Морис, долговязый, худой как щепка (у алкоголиков часто бывает такая ненормальная худоба), лопоухий, с длинным и толстым, как у оленя, носом и небесно-голубыми глазами, которые он унаследовал от отца, держит за плечи мою бабушку Марту, блондинку с отвислой грудью и длинными, гладко зачесанными, плоскими, как Пикардия, волосами. А между ними стоит мой отец, коротконогий, пухленький, рыжеволосый, темноглазый, курчавый, как савойская капуста, маленькие уши так плотно прилегают к голове, словно вросли в нее.

Я так ошарашен, что не могу произнести ни слова, и тетушка, ободренная моим молчанием, продолжает:

– Мой бедный отец много пил. Он весь день, с утра до вечера, просиживал в кафе. Дома он почти не бывал, а если приходил, то в стельку пьяный. Он почти не обращал внимания на мою мать. И случилось то, что должно было случиться.

Она вздыхает и подводит итог:

– Такова жизнь, мой мальчик. Хочешь еще чаю?

И, не дождавшись ответа, наполняет мою чашку.

Но мне этого мало. Я не отстану от нее, пока не узнаю, чьим сыном был мой отец.

– О, я бы в жизни не посмела задать маме такой вопрос! Как ты себе это представляешь?.. – ужасается тетя Жизель. – Могу сказать тебе только одно: за несколько месяцев до рождения брата у нас появился новый сосед, ирландец… Банни Кэллаган… Или Кэллахан… Точно не помню. Так или иначе, это был очень приятный господин. Он приходил к нам, когда папа был в кафе.

Значит, часто…

– У него в Ирландии была фабрика акриловой пряжи… Он говорил, что за акрилом будущее: на изделиях из такого трикотажа не образуются катышки, они не садятся при стирке, для них не надо выращивать овец… Во всех отношениях лучше шерсти. Он приехал во Францию, чтобы продвигать свой товар.