Инна Хаимова - На полпути к себе...

— Я тебя, дурака, спасала! Чтобы ты мог всегда говорить «Эмилия» так же, как когда нас познакомил! Нина была и сплыла! А вы есть! И Андрейка есть! И я с вами есть!

— Откуда в тебе такая жестокость! — удивился Лаврушечка. — Ты же добрый человек. Неужели ты не понимаешь, что толкнула ее в среду, которая ей была чужда? Нина сначала не поняла, думала — там свет и радость, а на самом деле — все обман, мишура! И потом, ты спросила у меня — нужно ли меня спасать? Может быть, спасать никого не надо было, может быть, тогда я Эмилию любил еще больше! Ведь она понимала, что со мной что-то творится, но не трогала меня! От Эмки я никогда в жизни не ушел бы! Понимаешь? Она у меня навсегда. И Нину бы не совратил. Я к ней как к ребенку относился. К тому же не нравился я ей, кретинка ты стоеросовая!

Юна была ошеломлена. Но взяла себя в руки и быстро заговорила:

— А меня тебе не было жалко? А? Когда аборт делала от Симки? Не жалко, что я десять лет жила с человеком, которого не любила? Вспомни, когда кровь для Люды Щербак сдавала, ты ведь уже догадывался, что у меня аборт был! Ведь о резусе раньше только в роддомах говорили!

Говоришь сейчас — чистая, светлая Нина. Я, мол, ей душу надломила! Да не о душе ты ее печалишься. О себе! Неприятно, что сорвалась рыбка-то. Нет, о ней я не думаю хуже, чем она есть на самом деле. И о тебе не думаю плохо. Но с тобой можно дружить, а с ней — нет! Знал бы ты, какие подлости она делала Ахрименко: этот мужик еле спасся от нее. Она его чуть вконец не зашантажировала. Знал бы ты, почему Лебедеву уволили! Да ту, четыре года назад! Думаешь, за подделку документов? Нет — это для официального сообщения. А на самом деле — увела у Моисеевой курьера, которого ты всерьез не воспринимал. Да, вот такие-то дела… Нет, не душа у нее надломилась, а планы полетели к черту, когда Ахрименко ее раскусил и сорвал с нее маску…

Не всегда все складывается, как тебе хочется. Бывает и на старуху проруха. Надо же такому случиться, чтобы меня мамин однополчанин разыскал — из ее бывших раненых. У него и сейчас на теле живого места нет, весь в осколках… Один даже в легком застрял. Врачи удивляются, а извлекать не советуют, боятся навредить, да и организм уже приспособился. Пришел он к маме, как к родной. Событие у него радостное. Женится он в сорок лет. В первый раз. Все боялся в тягость быть. А здесь нашлась молодая, кроткая, очень милая женщина. Расстроился очень, что нет мамы в живых, что нелепо погибла в аварии. И вытаскивает мне из кармана пиджака фотографию женщины той кроткой. Смотрю — глазам не верю: Моисеева улыбается. Я ахнула, все маминому однополчанину рассказала. Нисколько не жалею, что сделала. Узнай я все снова — сделала бы то же самое.

С того дня Юна рассталась с Лаврушечкой на долгие годы…

В том же году она окончательно рассталась и с Серафимом.

Говорят, что человек может привыкнуть к любым жизненным обстоятельствам, но полюбить Симу Юна так и не смогла. Она привыкла к тому, что он всегда есть. Да и его это устраивало: Юна ему не изменяет, несмотря на его другие связи и увлечения. Юна была удобной возлюбленной. Хотя непонятное ее постоянство, непонятная покорность судьбе порой бесили его и настораживали. Он как будто все время ожидал взрыва. Но шли годы, и все оставалось по-прежнему. Она стала необходимым предметом его бытия.

И вдруг она ушла от него.

Прошло несколько дней, как Сима вернулся из командировки, но голоса не подавал. О его возвращении Юна узнала нечаянно — обмолвился один из сотрудников редакции, когда она позвонила Серафиму на работу. Она поняла, что Серафим избегает ее: вероятно, у него очередное увлечение. Он всегда себя вел подобным образом, когда у него появлялась новая женщина. Юна решила зайти к нему без предупреждения. У нее был свой ключ от его квартиры, который он ей доверял — на всякий случай, присмотреть за квартирой.

— Что еще за наваждение! Почему без звонка? — раздраженно встретил ее Сима.

— Принесла тебе ключи. Они мне больше не нужны. Вот и все…

— Получила отдельную квартиру? — насмешливо спросил он.

— Нет. Квартиры я не получила. Я получила больше. Полюбила!.. Не тебя!..

Серафим недоуменно поглядел на нее. Он был так уверен в ее постоянстве. Но сейчас понял — это все, точка…

— Я решил жениться! — Серафиму захотелось сделать ей больно, уязвить. — Знаешь, пора обзаводиться семьей. Как-никак достиг возраста Христа! Женился бы на тебе. Да у тебя не может быть детей.

И все-таки он сильно волновался. Чтобы совладать с собой, вышел в кухню. Оттуда донесся звук воды, лившейся в стакан.

Юна села в кресло перед письменным столом. На столе лежала знакомая ей синяя папка. Серафим вынимал эту папку в редких случаях, когда требовались какие-то документы. Юна стала осторожно перебирать бумаги, и вдруг ее пальцы коснулись маленького поблекшего букетика незабудок.

«А он все-таки сентиментален, — подумала Юна, вертя букетик в руках. — Интересно, где сентиментальность в нем пряталась? Может быть, этот букетик был для него своеобразным талисманом? Но теперь мне это уже все равно». Она положила букетик на место и закрыла папку.

В этот момент Серафим вернулся в комнату.

— Рожать я могу, — сказала она ему спокойно. — Пять лет назад представился случай проверить. Я сделала аборт. От тебя. Не хотела тебя связывать. И замуж за тебя выходить. А теперь — прощай, Сима…

Юна подошла к нему, приподнялась на цыпочки и поцеловала в щеку.

— В общем, я на тебя не сержусь!

Когда за ее спиной щелкнул замок, Юна поняла, что захлопнулась дверь за их юностью.

В скором времени Серафим опубликовал свой первый рассказ, где прообразом героини была Юна.

Много лет спустя, читая произведения Серафима, Юна увидела, что она присутствовала почти во всех его романах и рассказах. (Как и букетик засушенных незабудок в папке с особо важными для него бумагами.) Она была, оказывается, всю жизнь рядом… почти тридцать лет.

А в тот день она, Юна Ребкова, поняла, что такое любовь!

Годы и годы ее жизнь складывалась из маршрута от дома до работы по утрам. Днем — лабораторные дела, вечером — общение с соседями по коммуналке либо свидания с Серафимом. Иногда распорядок ее бытия нарушался встречами со знакомыми. Семья Рождественской, друзья Симы, Лаврушечка с Эмилией — они тоже были привычной необходимостью ее жизни. Все это являлось для Юны какой-то оболочкой, защищавшей от того, что происходило в мире. С течением времени оболочка так уплотнилась, что Юна порой ощущала себя «завернутой в кокон».

Любви Юна не искала и не ждала.