Элис Макдермот - Девятый час [litres]

– Тогда возьми с собой Патрика, – сказала миссис Тирни. – Он его полный тезка.

– Ладно, – согласился мистер Тирни.

Это было под конец спора. Оба раскраснелись. Оба удовлетворенно слизывали с губ слюну выкрикнутых слов. Наш отец говорил, что ссоры его родителей вспыхивали внезапно, как уличные драки, и так же быстро завершались. Водворялся мир. Своего рода счастье. Их шестеро детей научились понимать, что можно получить определенное удовлетворение от того, чтобы заставить кипеть кровь любимого человека.

Из Покипси пришла телеграмма: умер отец мистера Тирни. Мистер Тирни сказал, что должен поехать на похороны, а миссис Тирни спросила, намерен ли он ее унизить, ожидая, что она будет его сопровождать. Он сказал, нет, но хотел взять детей. На это миссис Тирни возразила, что не позволит им пропускать школу ради человека, которого они в глаза не видели. А мистер Тирни сказал, что тогда возьмет только мальчиков. А жена напомнила: работа Майкла и так висит на волоске.

– Я ненадолго, – сказал мистер Тирни.

– Ты дурак, что вообще едешь, – возразила миссис Тирни.

– Я его единственный ребенок, – напомнил мистер Тирни.

– А он-то это знал? – откликнулась миссис Тирни.

– Не хочу, чтобы меня изводил его призрак! – выкрикнул мистер Тирни.

– Ему не было до тебя дела при жизни, – невозмутимо откликнулась миссис Тирни. – С чего бы ему приходить к тебе после смерти?

– У тебя в жилах вода со льдом!

– А у тебя в голове опилки!

– Он умер.

– Он позволил, чтобы твоя мать умерла, с тобой не попрощавшись.

– Я не знал.

– Этот сукин сын тебе не сообщил.

– Его переполняла горечь.

– Его переполняла ненависть. Он ненавидел меня.

– Нас.

– Хорошо, нас.

– Будь добрее, он всю жизнь прожил с занозой в сердце. Тот калека в комнате наверху.

– Ах, сейчас заплачу!

– Имей хоть каплю жалости.

– Имей хоть каплю здравого смысла.

– Тогда я поеду один.

Возникла пауза. Он произнес единственное слово, которое она терпеть не могла: «один». Наш отец говорил, что его отец не мог выйти на угол за газетой, чтобы мать не уговорила его взять кого-то с собой.

– Тогда возьми Патрика, – сказала она. – Он его тезка.

– Ладно, – откликнулся он.

Когда она заговорила снова, в ее голосе слышались нотки смеха, который давал знать детям, что ссора окончена. Что в конечном итоге оба получили толику удовольствия.

– Если сукин сын и будет кого-то преследовать, – сказала она, – то скорее уж Патрика.

– Призрак способен и на кое-что похуже, – заметил мистер Тирни.

Вот как вышло, что наш отец очутился в поезде в Покипси и ехал на похороны дедушки, своего тезки, которого никогда в жизни не видел.

Хотя Майкл Тирни был одет, по его собственному выражению, в «штатское» (накрахмаленный воротничок, жилет, отличный темный шерстяной костюм в тонкую лиловую полоску, сверкающие ботинки и начищенный котелок), на протяжении поездки он все равно сохранял прямую и элегантную выправку швейцара. На плоском животе у него неприметно красовались золотые часы с шатленом. Он был свежевыбрит и благоухал лавровишневой водой. Прекрасные каштановые усы, подстриженные и расчесанные, сверкали, как полированное дерево.

И на Патрике тоже был отличный костюм. Костюм купили всего год назад у еврея-портного (одного из «закадычных» отца) в Нижнем Ист-Сайде для старшего брата по случаю церемонии вручения дипломов по окончании школы, однако Том нашел работу не в конторе, а на военной верфи, и костюм хранился в холщовом мешке в шкафу вместе с шариками нафталина и плашками кедра от моли. Учитывая, что времени было мало (телеграмма от Роуз, незамужней сестры дедушки, пришла всего два дня назад), у мамы оставался лишь один солнечный день, чтобы проветрить костюм у окна, и от ткани тянуло запашком того, что отец называл «зимней спячкой». Перед выходом из квартиры мистер Тирни комично окропил сына одеколоном, крестя и бормоча что-то на латыни. И потому на поезд они отправились в отличном настроении.

Мать поехать отказалась. Это совершенно понятно, сказал мистер Тирни, учитывая, как старик противился их браку. И все потому, что она была иммигранткой. Она была горничной в Верхнем Вест-Сайде, в семье, которая проводила лето в Покипси. Этой богатой семьей его собственный отец восхищался, завидовал и старался подражать. Для его отца, школьного учителя, который сам был из семьи иммигрантов, приглашение в летний дом таких людей стало шагом вверх по социальной лестнице, подтверждением того, как вырос статус школьного учителя, которого считают теперь светским человеком и зовут побеседовать с богачом из Сити в его собственной летней резиденции, побеседовать о бизнесе и политике, философии и науках.

И он счел несмываемым оскорблением то, что приведенный сын школьного учителя, которого так почтили («Твоего покорного слугу, – сказал Патрику мистер Тирни по пути в Покипси, – бывшего немногим старше, чем ты сейчас»), вместо того чтобы внимать послеобеденной беседе, вместо того чтобы ухватиться за возможность произвести впечатление на предпринимателя с Манхэттена, на человека, который мог быть ему полезен, стал заглядываться на горничную с кривыми зубами.

– Конечно, у твоей мамы нет кривых зубов, – заметил уже в поезде отец, – она у нас несравненная красавица. Это в моем отце гнев говорил, разочарование и гнев. Он считал, что я не должен жениться на такой женщине, он хотел, чтобы я шел все вверх, и вверх, и вверх. – Майкл Тирни резко поднял правую руку, точно выжимал большой вес. Потом он небрежно ее опустил. И пожал плечами.

Стоял прекрасный весенний день, и, как только поезд покинул город, в вагоны проникли запахи свежей травы и чернозема. Перрон каждой станции заливало утреннее солнце, ветер приносил белые зонтики одуванчиков, зеленых насекомых, бабочек и шмелей. На каждом вокзале стояли вазоны с яркими цветами, и сходивших с поезда мужчин и женщин встречали, казалось, сплошь красивые дети и счастливые собаки. Когда оба Тирни вошли в вагон, отец уступил сыну место у окна, а сам с величественным видом сел у прохода, приподнимая шляпу перед каждым новым пассажиром. «Отличный день, мэм», – говорил он. «Сэр». «Доброе утро». «Прекрасная погода». Привычка швейцара.

Одна женщина, которую он так приветствовал, задержалась в проходе, ожидая своей остановки. Майкл Тирни снова коснулся шляпы, и она просияла в ответ. Она была немолода, но одета в светлый весенний костюм и летнюю меховую горжетку, она держалась за спинку сиденья перед ними, и на ее руке в перчатке блестел золотой браслет.

– Это ваш сын? – спросила она, а отец рассмеялся:

– Виновен по всем статьям.

– Он очень красив, – сказала женщина.