Чарльз Мартин - Где живет моя любовь [litres]

Выйдя из амбара, я встал у дверей и, дожидаясь, пока легкий ветерок высушит мою кожу, смотрел на дом. Облупившаяся краска, перекошенная, болтающаяся на петлях дверь-экран, обгорелые, почти сухие прутики, оставшиеся от посаженных Мэгги розовых кустов, и густая вонь из хлева, в котором давно не прибирались, – такова была моя теперешняя жизнь.

Вернувшись в амбар, я облокотился на загородку хлева и стал смотреть на Пи́нки, которая так старательно рыла в углу, словно хотела во что бы то ни стало прокопать подземный ход в Китай. Покосившись на меня, она хрюкнула и, свесив вперед уши, вернулась к своему занятию.

Потом до меня донесся какой-то шум, и я снова вышел наружу – на покрытую перестоявшейся травой лужайку перед домом. Шум доносился из кухни: Мэгги в сердцах чем-то гремела и что-то швыряла. Вот раздался звон разбитого стекла, на несколько секунд воцарилась тишина, потом снова послышался гром, треск и стук. Что ж, подумал я, если это необходимо ей для разрядки… Оглушительно, словно выстрел, хлопнула дверь, и Блу на веранде поднял голову и вопросительно посмотрел на меня, но я только беспомощно пожал плечами. Морда Блу выражала то, что я уже знал – конец близок, и я ничего не могу изменить. Что-то исчезло, лопнули какие-то невидимые нити, и все развалилось в один миг. Мэгги ничего не говорила, но я читал это в ее глазах и на ее лице. Когда она смотрела в мою сторону, то видела не меня, а наше прошлое – мир, в котором когда-то обитали наши мечты и надежды. Ослепительный свет, некогда сиявший в ее глазах, почти погас, остались только тусклые мигающие огоньки. Еще немного, и они тоже исчезнут.

– Что способно исцелить человеческую душу?.. – прошептал я.

Блу спустился с крыльца, подбежал ко мне и ткнулся холодным носом в мою ладонь. Я еще раз вздохнул и начал одеваться. Застегивая джинсы, я подумал, что причины моего ожесточения и горечи коренятся в чем-то, чего я не могу ни увидеть, ни потрогать. Что за странный парадокс: я спас пастора Джона от огня, но не мог уберечь жену от того, что грозило ее убить.

Обогнув амбар, я зашел в кукурузное поле и, запрокинув голову, стал смотреть на звезды. Темнеющее небо раскинулось надо мной бескрайним шатром, по сравнению с которым я чувствовал себя маленьким и незначительным. Не человеком – букашкой. Одним из бесчисленных миллионов. Ощущение собственного бессилия и беспомощности лежало на моих плечах тяжким грузом, сжимало грудь, пригибало к земле и не давало дышать. Я никак не мог избавиться от чувства вины. До сих пор мои поступки казались мне правильными, мои порывы – бескорыстными и честными. Я желал только добра, но вина не уходила. Словно серпом она полоснула меня сначала по коленям, так что я не удержался на ногах и упал ничком, а потом добралась до сердца, пронзив его нестерпимой болью. Вцепившись пальцами в землю, я лежал в кукурузе, хватал ртом сырой горячий воздух и из последних сил молился, чтобы кровавая рана, открывшаяся в моем сердце, не пошла дальше, не дала мне самому развалиться на куски.

Около полуночи я выбрался из кукурузы. Широкие темно-зеленые листья шлепали меня по рукам, метелки верхушек покачивались в двух футах над моей головой. Прокравшись за кустами азалий, я встал у ворот амбара и заглянул внутрь. Блу на веранде зашевелился и, кажется, даже покачал головой, но я приложил палец к губам.

– Я только проверю, как она, – шепнул я и, шагнув в амбар, бесшумно поднялся по лестнице.

В нашей комнате было прохладно и темно. Мэгги крепко спала. Закутавшись в одеяло, она лежала совершенно неподвижно, но дышала тяжело – как человек, который слишком устал и уснул в неудобной позе. Я, впрочем, догадывался, что дело не в усталости, а в снотворном, к которому она пристрастилась.

На цыпочках я подкрался к кровати, взял с тумбочки коробочку с лекарством и открыл крышку. Внутри оставалась всего одна таблетка. Вчера вечером их было пять.

Опустившись на колени рядом с кроватью, я вложил свои пальцы в ладонь Мэгги. Ее рука казалась вялой и слабой, к тому же Мэгги никак не отреагировала на мое прикосновение. Сдвинувшись немного в сторону, я просунул ладонь под одеяло и потрогал ей ступни. Они были холодны как лед, и я достал из комода свои носки и натянул ей на ноги. Вентилятор под потолком вращался как бешеный, а кондиционер был поставлен на максимальное охлаждение. Счета за электричество могли нас разорить, но я не стал ничего выключать. Если ей так больше нравится, решил я, пусть так и будет.

Спустившись вниз, я пересек двор и зашел в дом. Автоответчик снова мигал. Его красная лампочка напомнила мне о больнице и о сложных медицинских аппаратах, которые день и ночь следили за состоянием Мэгги. Из больницы мы, может, и выбрались, подумал я, но вот следить за ее здоровьем приходится по-прежнему.

Я нажал клавишу воспроизведения и услышал голос Фрэнка.

– Дилан, это Фрэнк Палмер. Хотел узнать, как там Мэгги. Сегодня я работаю в ночную смену, так что можешь звонить в любое время.

Я набрал номер родильного отделения и попросил доктора Палмера. Через минуту он был уже на проводе.

– Привет, Дилан, как дела?

– Даже не знаю…

– Менструации не возобновились?

– Не думаю.

Фрэнк вздохнул.

– Не хотелось бы тебя напрасно пугать, но… Если завтра или послезавтра ничего не произойдет, тогда придется…

– Я понимаю.

– Какое у нее настроение? Она спокойна или?..

Я потер лоб.

– Спокойна? Не сказал бы…

– На сколько ты оценил бы ее эмоциональное состояние, скажем, по десятибалльной шкале?

– Ближе к единице, Фрэнк.

Он немного помолчал, словно ему вдруг понадобилось посмотреть на часы.

– Сегодня у нас среда… Позвони ко мне в приемную в понедельник. Я попрошу сестер, чтобы они взяли у Мэгги анализы вне очереди. Возможно, уже через неделю мы сможем начать гормональную терапию. Как я уже говорил, для женщин в период менопаузы и для бесплодных это обычная вещь…

Слово «бесплодных» неприятно резануло мне слух.

– Хорошо, я позвоню в понедельник.

Фрэнк дал отбой, я тоже опустил трубку на рычаги, повернулся к двери и увидел Мэгги, которая стояла на пороге, завернувшись в простыню. Лицо у нее было белым, как у призрака.

Некоторое время мы молча смотрели друг на друга. Наконец она проговорила:

– Что он сказал?

– Кто?..

Ее глаза казались темными и пустыми и ровным счетом ничего не выражали.

– Палмер.

– Хотел пожелать нам приятных выходных.

Мэгги не мигая смотрела на меня.

– Он хочет, чтобы мы с тобой приехали к нему в понедельник.

– Зачем?

– Затем, что к выходным мы должны… узнать. Так или иначе.

Мэгги повернулась к холодильнику, ее палец заскользил по числам на календаре. Добравшись до ближайших выходных, она сорвала календарь с холодильника и метнула в мусорную корзинку. Не долетев, календарь упал на пол, но Мэгги, даже не поглядев на него, молча повернулась и вышла.