Чарльз Мартин - Где живет моя любовь [litres]

Наступила звенящая тишина. Казалось, сама ночь звенит, но, быть может, это после стрельбы звенело у меня в ушах. Наконец Брайс пошевелился. Выбросив из рукоятки пустую обойму, он вставил новую, передернул затвор, загоняя патрон в ствол, поставил пистолет на предохранитель и, убрав все еще дымившееся оружие в кобуру, несколько раз глубоко, мерно вздохнул. Прошло еще несколько секунд, и он моргнул, сунул руку в набедренный карман камуфляжных штанов, достал пачку жевательной резинки и отправил все двенадцать подушечек в рот.

Пока я пытался понять, чему же я только что стал свидетелем, Брайс методично пережевывал жвачку. Очень скоро к запаху земли, кукурузы, пороха и мочи добавился сильный запах мяты, но от этого хаос у меня в голове только усилился.

– Брайс…

Он повернул голову и посмотрел на меня.

Я снова посветил на его ноги.

– Ты теперь всегда… всегда расхаживаешь босиком?

Брайс загнал комок жвачки за щеку, которая смешно оттопырилась, и посмотрел на свои грязные ступни.

– Только когда не хочу, чтобы меня услышали.

– Я это вот к чему… – проговорил я как можно непринужденнее. – Если ты когда-нибудь снова окажешься в наших краях и захочешь зайти, скажем, на чашечку кофе, тебе достаточно только постучать в дверь. А можно даже и не стучать – просто входи и садись за стол. Мы всегда тебе рады.

Брайс немного подумал.

– О’кей, – сказал он.

Я кивнул.

– Да-да, именно так. Просто входи и садись. Стучать не обязательно.

Больше Брайс не произнес ни слова. Он просто шагнул в сторону и буквально растворился в темноте. Какие-то десять шагов – и я уже почти не различал его силуэт. Еще несколько шагов, и я больше не слышал и не видел его. Секунд через десять я услышал, как в двухстах ярдах от меня, с дубов над могилой моего сына, вспорхнула и снова опустилась в листву стая перепелок.

Я еще немного постоял на месте, а потом пошел домой. В амбаре я разделся и принял душ. Чувствуя себя намного чище, я пересек двор, зашел в дом, спрятал дробовик в тайник под половицей и отправился на кухню. Только наливая себе апельсиновый сок, я осознал, как сильно у меня трясутся руки.

Когда я поднялся в нашу комнатку на бывшем сеновале и осторожно приоткрыл дверь, Мэгги лежала на кровати, широко разбросав ноги и руки. Судя по ее ровному дыханию, она крепко спала, и я не стал ее беспокоить. Спустившись вниз, я устроился на передней веранде вместе с Блу.

Через несколько часов я проснулся. Мой спальный мешок был сплошь покрыт каплями росы. Пи́нки громко хрюкала в хлеву, Блу вытянулся на своей лежанке и смотрел на меня так, словно я только что спустился с Луны.

Я сел и поглядел на него.

– Ну что? Что я должен был сделать?

Блу шевельнул ушами, положил морду на лапы и протяжно вздохнул. Что ж, подумал я, быть может, теперь он сможет позволить себе заснуть.

Судя по прилепленному к холодильнику календарю, сегодня был вторник, шестнадцатое июля. Еще неделя прошла. Дни летели совершенно незаметно, хотя каждый казался бесконечным. Свет и темнота не имели никакого значения, хотя мне порой казалось, будто они должны напомнить мне о чем-то, о чем я совершенно забыл. Если я не ошибся в подсчетах, Мэгги была дома уже восемнадцать дней. До того, как она попала в больницу, ее циклы были на удивление регулярными: промежуток между месячными составлял двадцать восемь дней. Как будет дело обстоять сейчас, я не знал, но надеялся, что через пару недель – плюс-минус несколько дней – ситуация так или иначе прояснится. Мысленно я, разумеется, пытался представить себе разные варианты развития событий, но ни один из них не казался мне утешительным. А главное, я понятия не имел, какова будет реакция Мэгги.

Натянув джинсы, я сунул ноги в сапоги и пару раз провел расческой по отросшим волосам. Обогнув дом, я застал Мэгги на передней веранде, где она сидела на качелях и, завернувшись в одеяло, смотрела, как на противоположной стороне шоссе трактор с ковшом грузит в большой мусорный контейнер почерневшие, расколотые кирпичи, обугленные доски и сожженные воспоминания. В последние пару дней Мэгги почти ничего не ела, и я подумал, как сильно она осунулась. Ее лицо стало совсем узким, что только подчеркивала новая прическа, да и разливавшаяся по нему бледность мне не понравилась. Казалось, будто ее обострившиеся черты отражают то, что происходит у Мэгги внутри.

Я взбил яйца, приготовил омлет с сыром, поджарил тосты, уложил все это на поднос и снова вышел на веранду. Мэгги слабо улыбнулась, но съела очень мало. Я поцеловал ее в лоб, а она погладила меня по щеке. Потом мы долго сидели на качелях рядом и слегка покачивались, но ни о чем не говорили.

Дежурная регистраторша в больнице взяла трубку на втором гудке.

– Алло?

Было уже довольно поздно, и я слегка откашлялся, прежде чем заговорить.

– Здравствуйте. Позовите, пожалуйста, доктора Палмера.

– Пожалуйста, подождите минуточку.

Прошло, однако, минут пять, в течение которых я был принужден слушать какую-то новомодную пронзительную мелодию, напомнившую мне, что я давно не посещал зубного врача.

– Доктор Палмер у аппарата.

– Привет, Фрэнк, это Дилан.

– А-а, Дилан… Как там наша пациентка?

– В последнее время она плохо спит. Я как раз хотел попросить…

– Никаких проблем, Дилан. Я попробую подобрать для нее какое-нибудь средство помягче. А как насчет всего остального?

Как ответить на этот вопрос, я не знал. В конце концов я все же пробормотал:

– Более или менее… Я просто подумал, что ей не мешало бы как следует высыпа́ться.

– Знаешь что, Дилан… – сказал доктор Палмер. – Загляни-ка ко мне при случае. Я попрошу сестру, чтобы она порылась в наших запасах рекламных образцов. Сэкономлю тебе пару долларов.

– Если можно, Фрэнк, буду благодарен.

– Приезжай. Все будет готово.

– Спасибо.

Пожарная станция Добровольной дружины Диггера представляла собой похожее на склад высокое и длинное бетонное строение с четырьмя парами металлических ворот в боковых стенах, благодаря которым пожарные машины могли проехать его насквозь вместо того, чтобы заезжать и выезжать только с одной стороны. С одного торца здания была устроена наблюдательная вышка, примыкавшая к собачьим вольерам мистера Картера. Земля, на которой была выстроена станция, тоже когда-то принадлежала ему, но он пожертвовал ее для общественных нужд.

Сейчас на лужайке за зданием станции были расставлены складные стулья и столы для пикника, а на наблюдательной вышке полоскался на слабом ветру огромный флаг. Температура воздуха еще утром достигла девяносто восьми градусов [27] Свыше 36°C. и продолжала подниматься, поэтому ворота пожарного депо были распахнуты настежь, и в них стояли мощные электровентиляторы около трех футов в диаметре каждый. Их лопасти бешено вращались, обеспечивая движение воздуха не только внутри самого пожарного депо, но и на краю лужайки, отчего красно-белые клетчатые скатерти на столах то и дело приподнимались по краям, словно крылья каких-то диковинных птиц. Скатерти были застелены газетами, поверх которых стояли стоймя рулоны бумажных полотенец. В центре лужайки дымил передвижной мангал мистера Картера, сделанный из разрезанного вдоль и поставленного на колеса пропанового баллона, в который вполне мог улечься человек. Крышка мангала была открыта, и на решетках разогревались три двадцатигаллоновых котла.