Тейлор Дженкинс Рейд - Возможно, в другой жизни [litres]

– Ничего страшного, – смеется Габби. – Кстати говоря, Марк ни словом не обмолвился утром про зуд. Я же говорю, его аллергия – чистой воды фантазии. Кстати, мы можем заглянуть к нему на работу. Мне не терпится посмотреть, как он отреагирует на известие о твоей беременности.

– Ну, если тебя не пугает, что моя собака испортит тебе паркет, то почему бы нет…

– Да ладно. Что толку иметь собственный дом и трястись над каждым кусочком пола?

Офис Марка находится совсем рядом. Не проходит и десяти минут, как мы паркуем машину и заходим внутрь. Только тут я вспоминаю, что уже давно не была у дантиста.

– Пока мы здесь, – говорю я Габби, – мне стоило бы записаться на чистку зубов.

Она смеется, и мы идем к лифту. Габби нажимает на кнопку с цифрой пять, но та почему-то не работает, и мы спускаемся вниз, на уровень гаража. Двери открываются, и в лифт заходит женщина лет тридцати.

Габби снова нажимает на пятый. На этот раз загорается оранжевый огонек. Женщина жмет на третий. Мы едем вверх. На третьем лифт останавливается, двери открываются.

В коридоре мы видим Марка.

Который целуется с блондинкой в узкой юбке.

Около десяти Габби уехала домой, к Марку. Марк, кстати, так ни разу и не заглянул ко мне в больницу. В принципе, ничего странного в этом нет, поскольку мы никогда не были особо близки. Да и Марк, как утверждает Габби, в последнее время работает допоздна. Очевидно, он не из тех стоматологов, которые предпочитают ужинать в кругу семьи.

После ухода Габби я немного полистала журналы, надеясь хоть как-то скоротать время.

– Так и знал, что ты еще не спишь, – говорит Генри, вкатывая в палату кресло. – Я уже навестил других пациентов, так что моя помощь им пока не понадобится.

– Стало быть… еще один урок?

– Назовем это лучше приключением.

На этот раз ему удается пересадить меня в кресло в считаные секунды. Взглянув на мои голые ноги, он набрасывает на них одеяло.

– Это чтобы не смущать встречных? – спрашиваю я.

– Вроде того. – Взявшись за спинку, он выкатывает кресло из палаты. – Ну что, куда направляемся?

– В кафетерий, – предлагаю я.

– Тебе еще не надоела местная еда?

– Пожалуй. Тогда, может, к торговому автомату?

Генри кивает, и мы отправляемся в путь. В коридорах тихо и пусто. Лишь время от времени из дверей выглядывает какая-нибудь медсестра.

– Твой любимый фильм? – спрашиваю я у Генри.

– «Крестный отец», – отвечает он без раздумий.

– Ну, это скучно.

– Почему?

– Всем нравится «Крестный отец».

– Не могу же я сказать, что терпеть не могу этот фильм только потому, что остальным он нравится! А ты, кстати, что любишь?

– У меня нет любимого фильма.

– Да ладно!

– Правда. Сначала мне нравится что-то одно, потом другое. Ну как тут выберешь?

– Твоя беда в том, что ты слишком много думаешь, – говорит Генри. – Не надо подыскивать идеальный ответ, когда можно ограничиться обычным. Это как в тот раз, когда я спросил тебя про пудинг, и ты перечислила сразу три любимых вкуса! Обычно называют какой-то один.

Я корчу недовольную гримасу, но тут же понимаю, что Генри не видит моего лица.

– Вот какой у тебя любимый цвет? – продолжает он. – Спорим, ты назовешь сразу два!

Сердись, не сердись, а он прав.

– Мне нравится желтый, – говорю я. – И фиолетовый.

Генри хмыкает, но мы, к счастью, уже добрались до торгового автомата.

– У меня есть ровно бакс. – Генри вытаскивает из кармана доллар. – Что выбираешь?

Я просматриваю список товаров. Сладости, шоколадки, крекеры, орешки. Ну как тут выбрать?

– Да ты спятил! – говорю я ему.

– Давай, давай, решайся.

– Круассаны. Пусть будут мини-круассаны.

Он кидает монетку в прорезь и нажимает на кнопки. Пакетик с круассанами падает в ящик, и я вытаскиваю его оттуда. Один круассан я хватаю сама, второй вручаю Генри.

– Спасибо, – кивает он.

– Тебе спасибо. Ты же за них платил. А еще ты отправился со мной в путешествие по коридору… причем, скорее всего, по своей инициативе.

– Я и правда не получал на этот счет никаких распоряжений, – говорит он, дожевывая свой круассан.

Мне хочется спросить, почему он так добр ко мне, почему тратит на меня столько времени. Но я не решаюсь. А вдруг это все сразу же прекратится?

– Ну что, едем назад? – спрашивает Генри.

– Хорошо, – киваю я.

Мы добираемся до лифта, и тут он останавливается.

– Хочешь спать или не слишком? – спрашивает он.

– А что такое?

Лифт открывается, и Генри закатывает кресло внутрь. На мой вопрос он отвечает загадочной улыбкой. Выходим мы на втором этаже.

– Ну что, ты так и будешь молчать? – спрашиваю я.

Все так же улыбаясь, он катит кресло по коридору. Потом мы сворачиваем за угол, и он открывает какую-то дверь.

В лицо мне ударяет свежий ночной воздух.

Мы на дворике для курящих. Тесном, грязном, восхитительном дворике.

Я делаю глубокий вдох.

За оградой шумят машины. Мелькают огоньки города. Пахнет металлом и асфальтом. Наконец-то между мной и этим миром нет ни стен, ни окон.

К моим глазам подступают слезы.

Генри присаживается рядом на корточки и достает носовой платок. На мгновение взгляды наши встречаются, и я без слов знаю, что бы он сделал, если бы встретил меня где-нибудь на вечеринке.

Он проводил бы меня до дома.

– Ну что, готова ехать обратно?

– Да, – говорю я.

Потому что уже поздно, и мне надо быть в палате. А Генри надо заниматься с другими пациентами. Но мне совсем не хочется уезжать отсюда.

Мы возвращаемся в палату, и Генри подкатывает кресло к кровати.

– Обними меня за шею, – говорит он.

Так я и делаю. Он подхватывает меня на руки и бережно опускает на кровать. Пожалуй, это самый романтичный момент в моей жизни…

– Прошу прощения, – раздается чей-то колючий голос.

Мы с Генри поворачиваемся и видим медсестру, которая стоит в дверном проеме. На ней халат бледно-розового оттенка, а сама она уже в годах.

Генри внезапно отстраняется от меня.

– Мне казалось, вторую половину ночи тебя подменяет Элеанор.

– Видимо, вы перепутали меня с Патриком, – качает головой Генри. – Это он просил подменить его.

– Ясно. Когда закончишь здесь, загляни ко мне на пару слов.

– Хорошо, сейчас буду.

Медсестра кивает и уходит.

– Спокойной ночи, – развернувшись, Генри идет к двери.

– Спасибо тебе, – говорю я ему вслед. – Мне очень…

– Не за что, – бросает он и скрывается за дверью.

Последние несколько минут Габби занимается тем, что швыряет вещи. Большие и маленькие. Фарфоровые и стеклянные. Они падают на пол и с грохотом разбиваются. Мы с Шарлемань предусмотрительно держимся в сторонке.

Днем Габби так и не вернулась на работу. Я отвезла ее домой, и до самого вечера она просидела на диване, как неживая. Почти не говорила, уставившись перед собой в пространство.