Гейл Форман - Я сбилась с пути [litres]

Я заверил, что начал, быстренько придумал, что мы вместе собираемся посетить парочку колледжей – так делали знакомые мне ребята. Мама не давила. Эта женщина, которая однажды сказала, что не может жить с детьми, уже родила двоих детей в новом браке и была по уши в заботах, поэтому я знал, что она не станет меня контролировать. Но все равно записался к школьному консультанту и встретился с ней днем.

– Нат, поторопись! – крикнул папа из гостиной.

Иногда, если я его игнорировал, он обо мне забывал. В большинстве случаев становился более настойчивым, и его было сложнее успокоить. Проще посмотреть, что его так завело, немного поговорить с ним, и тогда, возможно, я доберусь до компьютера.

Школьный консультант удивилась, что я не ходил к ней раньше. «У тебя хорошие оценки, а твоя игра в бейсбольной команде впечатляет, – сказала она. Мы добрались до финального матча, и наши игры посетило несколько скаутов. – С такими оценками ты можешь попасть в хороший университет, – продолжила она. – Может, даже с частичной стипендией, если будешь играть в бейсбол. Не в университет первого дивизиона, но в какой-нибудь поменьше – точно, если хорошо сдашь SAT. Давай запишем тебя на курсы».

– Нат!

Я вошел в гостиную. Телевизор был включен – уже привычно с тех пор, как папа перестал работать. Я научился определять его настроение не по поведению, а по тому, что он смотрит. Мультфильмы, CNN, «Настоящие домохозяйки» – в эйфории. Документальные фильмы – ему просто хорошо. Папе нравились документальные фильмы не от информативности, а из-за того, что они предлагают.

Я присмотрелся к телевизору. Какой-то парень ехал на велосипеде.

– Что такое? – спросил я.

– Парень на велосипеде слепой. – Папа триумфально улыбнулся. Но я знал, что здесь есть нечто большее. Всегда есть. – Слышишь этот звук?

Слабый, но безошибочный, как дятел.

– Он щелкает, – продолжил папа. – Как летучая мышь.

– Эхолокация, – сказал я.

Папа щелкнул пальцами.

– Именно! Он так делал с самого детства, когда из-за рака потерял оба глаза. У него нет глаз, но он может видеть – буквально.

– Нельзя видеть буквально , если нет глаз.

– Ты разве не можешь? – спросил папа с блеском в глазах, и я вздохнул, поскольку знал, что это значит.

– И я тут подумал, – продолжил он и выложил последнюю теорию, которую хотел опробовать. – Если слепой может видеть другими частями мозга, на что еще он способен? Мы устанавливаем в голове блокпосты, которые нас ограничивают. Но можем их убрать. Как там сказал Уильям Блейк? Если бы двери восприятия были чисты, все предстало бы человеку таким, как оно есть – бесконечным.

Его речь начала набирать обороты, как когда он уходил в загул. Скоро он запыхается, мысли заскачут одна за другой – так, что не поспеешь.

– Понимаешь? Понимаешь? – спросил он. – Что, если бы мы смогли освободиться, просто открыть свой разум? – Он замолчал и постучал себя по виску, не слабо, в качестве доказательства, а сильно, словно хотел поколотить мозг.

Я осторожно взял его руку и прижал к своим коленям, пока он не успокоился.

– Ты разве не понимаешь? – Папин голос опустился до благоговейного шепота. – Это значит, что единственное ограничение нашей жизни вот здесь. – Он снова коснулся виска, в этот раз спокойно. Затем потянулся к двум хлопковым полоскам, вырезанным из нескольких оставшихся у нас комплектов неповрежденных простыней. – Пойдем в лес, – сказал папа. – Посмотрим, удастся ли расширить наше сознание.

Я ничего не хотел расширять. Меня ждала домашняя работа. Регистрация на подготовку к SAT. Тарелки до сих пор стояли на столе, а еще надо готовить ужин. Но я знал: если не пойду, папа пойдет без меня.

Он хотел углубиться в лес, но мне удалось увести его к близлежащей поляне, где нет препятствий, утесов и огромных булыжников. Именно там четыре года назад мы развеяли прах бабушки Мэри.

– Ты первый, – сказал папа.

– Хорошо.

Я не собирался завязывать глаза, заниматься эхолокацией. Я лишь хотел убедиться, что папа не упадет с утеса.

Я позволил папе надеть на меня повязку. Он крепко завязал ее, и перед глазами внезапно стало совершенно темно. Я осторожно сел на поваленное бревно, чтобы папа, отнюдь не дурак, решил, что я принимаю в этом участие, а не просто потакаю ему.

Сначала я почувствовал знакомый зуд нетерпения. Сколько это будет продолжаться? Но пока я сидел там в темноте, начало происходить что-то странное. Как будто кто-то увеличил громкость леса. Я слышал шорох падающего на землю листа, а потом превращающегося в грунт. Слышал двигающих камни в реке бобров. А потом мой слух вышел за пределы леса. В темноте я услышал звон колокола в далекой церкви. Услышал пролетающий в сорока тысячах футов надо мной самолет. Услышал пение девочки. И тогда включились другие чувства. Я почувствовал запах фиников, словно посаженные мной и бабушкой Мэри семена принесли плоды. Чувствовал запахи, которые не мог описать. Вот что меня больше всего злило в папе. Только собираешься списать его как чокнутого или Питера Пена, как он заставляет тебя пройтись по лесу с завязанными глазами и ты прикасаешься к какому-то таинству.

– Черт побери! – закричал папа. – Проклятье!

Я стянул маску, свет вернулся, и таинство леса поутихло.

А папа, бешено размахивая руками, устремился ко рву.

– Пап! – Я сорвался с места. – Пап, подожди!

Я почти догнал его перед оврагом, но он продолжал бежать, дико размахивая руками.

– Пап, остановись!

Я потянулся, чтобы отдернуть его, но он рванул вперед, и отодвинутая им ветка срикошетила с силой хлыста.

Я не почувствовал боль. И только когда ощутил стекающую по щеке теплую кровь, стало ясно, что что-то не так.

– Пап, – позвал я. – Кажется, я поранился.

Он не обернулся.

– Ты в порядке, – лишь крикнул в ответ.

Кровь уже затекала в рот, левый глаз заволокло туманом.

– У меня идет кровь.

– Если слепой может видеть, ты справишься с небольшим количеством крови.

Это было не небольшое количество, но я понимал, что ему сейчас не до этого.

– Приложи листья, – посоветовал папа. – Кто знает? Может, они обладают антибактериальными свойствами, как древесная лягушка.

Несколько лет назад он смотрел об этом документальный фильм.

– Пап!

– Без риска невозможно сделать открытие. С тобой все будет хорошо.

– Пап.

– Представь, если бы Фродо и Сэм сдавались каждый раз, как на них нападала икота. Только представь себе это.

Я знал, что когда он становится таким, с ним лучше не спорить. Я мог либо вернуться домой и заняться собой, либо подождать тут с ним.

Я прождал в лесу еще почти час, пока папа расширял сознание, а я истекал кровью на мокрую листву. К тому времени, когда мы вернулись домой, глаз заплыл и не открывался. Я пошел в ванную и как мог очистил рану.