Думитру Попеску - Избранное

— И что же ты сделал? Сразу выстрелил? — спросил Былк.

— Ну нет, у меня не было времени. И потом, я подумал, что жалко портить его шкуру.

— Что же ты сделал?

— Погоди, сейчас расскажу. Значит, он на меня кинулся, пасть разинул. Хорошо, сказал я себе и, сунув руку ему в пасть, схватил его за язык — ему ни пикнуть, ни укусить… просто потерял зверь психическое равновесие. То есть не успел он опомниться, как из атакующего превратился в своего рода жертву, и не хватило у него проворства восстановить психическое равновесие. Видишь, как важно на охоте немножко знать психологию! Потому-то я и сказал тебе, что на охоте надо говорить, а не молчать.

— Так что же случилось с волком?

— А, rien [13] Ничего (франц.) . . Я взял в левую руку нож, потом быстро переложил его в правую, а левой схватил волка за язык — левой вместо правой — понимаешь? И ножом я содрал с него шкуру. Он стоял на ногах и растерянно смотрел, как я его свежевал. Потому что свежевать — означает сдирать шкуру. У нас в Трансильвании говорят свежевать. Взял я его шкуру, а самого его оставил на тропинке и, уходя, сказал: «До свидания! Когда у тебя вырастет новая шкура, можешь показаться мне на другой дорожке — так и быть, сделаю тебе одолжение, снова освобожу тебя от нее». Ну, что ты скажешь? — рассмеялся доктор.

— Да ничего не скажу, — ответил Былк. Он не смеялся, потому что знал — у доктора дома очень много шкур — волчьих, кабаньих и медвежьих. И Былку тоже хотелось стать умелым охотником — вот он и не смеялся, — ведь, когда смеешься, не научишься. Доктор на охоте творил чудеса — это Былку и другие говорили, и конечно, то, что он от доктора слышал, не всегда было охотничьими рассказами. Сам доктор ему тоже об этом говорил. И так как Былк не смеялся, доктор заметил:

— Можешь смеяться, Былк, а можешь и не смеяться. Я тебе уже сказал, что на охоту надо идти веселым, как весенний сад. И знай, что охотничьи рассказы — это не всегда сказки, то есть выдумки, попадаются среди них и правдивые. Но я тебе сегодня расскажу не только о подлинных происшествиях.

— Я тебе верю, — сказал Былк. — Если бы ты был обманщиком, люди в деревне не говорили бы, что ты самый лучший охотник из всех, какие были в нашем селе.

— У меня верный глаз, Былк. И нюх. Я вот что тебе скажу. Нюх во много раз полезнее, чем глаз. Однажды я выстрелил прямо по нюху. И убил двух волков сразу. Волка и волчицу. Они, бедняги, крутили любовь. Я, конечно, их бы уважил, но показалось мне, что они меня не уважают, принимают меня за новичка. И я их наказал — думаю, они до сих пор помнят. Который час, Былк?

— Десять минут одиннадцатого.

— Это неважно, что нам до сих пор дичь не попалась. Охота ведь — удовольствие, а когда начинаешь нервничать, превращаешься в жалкого охотничка, который идет на охоту только ради мяса. А важно не мясо. Нельзя торопиться, потому что, повторяю, Былк, у охотника должно быть терпение. Есть такая поговорка: неизвестно, откуда выскочит заяц. И оттуда, добавлю я, может выскочить и волк. Охота — это большой спектакль. Mais pour parler de ce spectacle, il faut peut-être classer les remarques [14] Но чтобы говорить об этом спектакле, быть может, надо разобраться в ремарках (франц.) . . Сперва надо узнать, как умирает заяц, или волк, или фазан и так далее, чтобы не волноваться, чтобы сохранять хладнокровие. Потому как может случиться, что только после первых выстрелов, например, появится настоящий волк. А зачем надо владеть собой, Былк?

— Чтобы лучше стрелять в следующего волка.

— Нет, — сказал доктор. — Так знай, что волки бывают самые разные, да и дичь бывает самая разная, и удовольствие, которое получает охотник, — тоже самого разного сорта. Вот почему надо сохранять хладнокровие. Ну допустим, перед тобою волк-холерик. В отношении его тактика совсем иная, чем в отношении волка-астеника, например. Но возьмем волка-астеника. Тут, несомненно, возникает вопрос: как его загнать? А очень просто — говорю тебе это по своему опыту. Как увидишь его, берешь в левую руку жестянку, а в правую молоток. И бьешь молотком по жестянке, пока волк не выйдет из себя. И что же тогда он делает? Поскольку он еще больше астенизировался, он в раздражении бросается в реку… Тут ты подходишь и легонько берешь его за хвост и держишь его так, пока он не захлебнется, тогда ты вытаскиваешь его и свежуешь. Свежевать, как я сказал уже, означает сдирать со зверя шкуру. С волка, например. Je ne développerai pas les arguments qui militent en faveur de cette expérience… [15] Я не буду развивать аргументы в защиту этого опыта (франц.) . Но думаю, что шкуры вышеупомянутого волка достаточно. Который час, Былк?

— Двадцать минут двенадцатого.

— Ладно, Былк. Ты не теряй терпения. Слушай. Тебе следует знать, что жалость надо отложить в дальний ящик, коли отправляешься на охоту. И доверчивость тоже. Потому что сам себя обводишь вокруг пальца. Ведь что со мной случилось. Вижу я, что вроде бы у волка грипп. Пожалел я его и поскольку вижу, сохнет он по куреву, то оставил я трубку у подножия дуба — пускай, решил, побалуется. И что ж, ты думаешь, сделал этот зверь? Трубку в зубы и пошел себе, покуривая. И вот еще что, Былк: никого не презирай. Никого не считай дураком и ни в коем случае не думай, что кто-нибудь глупее тебя — ни в коем случае. Считай, наоборот, что умнее. Только так можешь побороть противника. И чем страшнее он тебе кажется, тем он ценнее для охотника. Вот я спрошу тебя — что тебе за радость убить глупого волка? Но ты и настоящего дурака не презирай. Видишь — он идет по дорожке прямо на дуло ружья? Стреляй. Шкура всегда шкура. Или видишь, какой-то волк хочет покончить самоубийством. Что же ты делаешь? Пытаешься выяснить причины? Нет. Ты вынимаешь из брюк ремень, натираешь его мылом — чтобы легче скользил, — делаешь подходящую петлю, зацепляешь ее за сук и смотришь, как подходит волк и как просовывает шею в петлю. Он счастлив. Почему бы тебе не осчастливить его? Хорошо даже подставить ему камень — чтобы он без труда дотянулся до ремня и просунул голову в петлю. И как увидишь, что он уже висит, постой, не торопись, не порти ему удовольствие, подожди, пока он не перестанет дышать. Тогда ты перерезаешь ремень, волк падает, и ты, конечно, его свежуешь. Он оставляет тебе шкуру в знак благодарности, Было бы бесстыдством не уважить его последнюю волю. Но который час?

— Ровно двенадцать, — сказал Былк.

— Я так и думал, — засмеялся доктор. — Условный рефлекс. Когда я жил в городе, ровно в двенадцать часов главный врач больницы делал обход. В те времена я не был охотником. Студенческие годы вовсе не так уж прекрасны, как принято говорить. А вот доктором городской больницы быть неплохо. Осваиваешь профессию. Но у меня тогда не было квартиры. И многого другого. И я сказал об этом начальнику. И не только ему. Но все сказали — подожди, мол, немного, ты ведь тут не теряешь времени даром. Да и, в конце концов, не они, мол, это решают. А потом я приехал в деревню. Здесь по крайней мере в доме не холодно: если хочу почитать, можно и без пальто. Не то чтобы там уж совсем было холодно, но дом был плохо построен: везде сквозняки. Хочу уточнить: я не миссионером сюда приехал. Какие книги я здесь читаю? Книги об охоте. Медициной, конечно, я не могу заниматься. Мне целый день нечего делать! Вот почему я стал охотником.