Вальтер Скотт - Жизнь Наполеона Бонапарта, императора французов. Часть четырнадцатая

Корнеля и Расина онъ гораздо больше уважалъ, чѣмъ Вольтера, и кажется, что имѣлъ основательныя къ тому причины. Они написали свои безсмертныя творенія подъ вліяніемъ Двора и но приказу самовластнѣйшаго изъ Монарховъ, Лудовика XIV. И потому въ ихъ произведеніяхъ нѣтъ ничего, могущаго оскорбить самаго мнительнаго Государя. Съ Вольтеромъ же, совсѣмъ другое дѣло. Сильный, наблюдательный духъ, произведшій въ послѣдствіи Французскую революцію, въ то время обнаруживался, и Фернейскій Философъ, хотя еще не зная, до чего оный можетъ довести, тѣмъ не менѣе былъ имъ напитанъ. Посему въ сочиненіяхъ его находились многія мѣста, которыя могли быть примѣнены къ преобразованіямъ и переворотамъ современной Наполеону эпохи, къ самовластію его правленія и къ падшей отъ его меча свободѣ. По этому отношенію., Вольтеръ, коего сочиненія представляли тягостныя сравненія и воспоминанія, не могъ быть любимцемъ Наполеона. Сочиненнаго имъ Магомета , Бонапарте въ особенности ненавидѣлъ, сознаваясь въ уваженіи своемъ къ Восточному обманщику и говоря, что стихотворецъ неправильно его представилъ. Можетъ быть, что онъ тайно признавалъ нѣкоторое сходство между его собственнымъ жребіемъ и судьбою юнаго погонщика верблюдовъ, который, возвысясь вдругъ изъ низкой долл, въ коей судьба его поставила, сдѣлался завоевателемъ и законодавцемъ столькихъ народовъ. Можетъ быть также, что онъ помнилъ свои собственныя воззванія въ Египтѣ, сочиненныя въ Мусульманскомъ духѣ, которыя самъ онъ называлъ шарлатанствомъ; но прибавляя, что это было возвышенное, благородное шарлатанство.

Наполеонъ защищалъ также характеръ Кесаря. Французскій полководецъ не могъ быть равнодушенъ къ Римскому вождю, который, такъ же какъ и онъ, сначала отличился побѣдами своими надъ врагами Республики, подобно ему прекратилъ борьбу между Патриціями я Плебеянами древняго Рима, покоривъ обѣ стороны своему неограниченному владычеству; и провозгласилъ бы себя Государемъ подъ ненавидимымъ въ Римѣ Царскимъ титломъ, если бъ не воспрепятствовалъ тому заговоръ; я который наконецъ, завладѣвъ своимъ отечествомъ, ни о чемъ болѣе не помышлялъ, какъ о распространеніи Имперіи, и безъ того уже слиткомъ обширной, завоевывая дальнія земли Скиѳовъ и Парѳянъ. Правда, что въ личномъ отношеніи, между ими существовала большая разница; ибо Наполеонъ никогда не предавался грубому распутству и чувственности, приписываемымъ Кесарю, и мы не обрѣтаемъ въ немъ ни авторскихъ талантовъ Римскаго Диктатора, ни кротости и забвенія обидъ, коими сей послѣдній отличался.

Однако жъ, хотя Наполеонъ и предавался иногда запальчивости, которую Кесарь счелъ бы постыдною, по съ людьми, которыхъ любилъ, онъ чрезвычайно какъ былъ ласковъ. Правда, что рѣшась быть Императоромъ въ Лонгвудѣ и въ небольшомъ своемъ владѣніи, онъ требовалъ отъ своихъ приближенныхъ того же строгаго чинопочитанія, которое соблюдалось при Тюліерійскомъ Дворѣ; но въ другихъ отношеніяхъ, онъ дозволялъ имъ свободно оспоривать его мнѣнія и возражать ему, даже преступая обыкновенные предѣлы. Казалось, будто бы онъ дѣлалъ различіе между обязанностью ихъ, какъ подданныхъ, и правами ихъ, какъ друзей. Всѣ были съ открытыми головами, и стояли въ его присутствіи, и даже тотъ, кто игралъ съ нимъ въ шахматы, иногда но нѣскольку часовъ не садился. Но въ разговорахъ съ нимъ они имѣли свободу, обращаясь къ нему, правда какъ къ начальнику, но не какъ къ Самодержцу. Капитанъ Мейтландъ описываетъ споръ, бывшій однажды у Наполеона съ Бертраномъ. Послѣдній вообразилъ себѣ нелѣпость, будто бы нужно 50.000 гиней въ годъ, или подобная сему неимовѣрная сумма на содержаніе Бленгеймскаго помѣстья. Наполеонъ, сообразивъ все, тотчасъ увидѣлъ, что это невозможно. Бертранъ настаивалъ на своемъ, и наконецъ Наполеонъ сказалъ съ горячностью: Это бытъ не можетъ .-- "О!" отвѣтствовалъ Бертрамъ, очень обидясь: "если вы такимъ образомъ будете отвѣчать, то это прекращаетъ всякія разсужденія;" и нѣсколько времени не хотѣлъ съ нимъ разговаривать. Нимало не разсердясь, Бонапарте всячески старался укротить его и развеселишь, чаю ему не трудно было сдѣлать.

Но хотя Наполеонъ и дозволялъ въ этомъ отношеніи такую свободу, а онъ предоставлялъ себѣ Царское право избирать предметъ разговора и вести оный по Своему благоусмотрѣнію; и въ нѣкоторыхъ отношеніяхъ казалось, что лишась существенной власти, онъ болѣе чѣмъ когда либо привязался къ соблюденію ея единообразной, утомительной и безполезной чинности. Къ сему могла быть и другая причина, кромѣ упрямой его склонности надъ всѣмъ владычествовать. Особы, обитавшія въ Лонгвудѣ, послѣдовали за нимъ изъ чистѣйшихъ побужденій, и нѣтъ причины предполагать, чтобы рѣшимость ихъ могла поколебаться, или почтеніе уменьшиться. Однако жъ взаимное положеніе низверженнаго Государя и бывшихъ его подданныхъ, поставляло ихъ въ короткость, могшую породить, если не пренебреженіе, то покрайней мѣрѣ неприличную степень свободы, которой нельзя было воспрепятствовать иначе, какъ строгою преградою чинопочитанія.

Возвращаемся къ Наполеоновымъ привычкамъ и забавамъ. Музыка не была въ числѣ ихъ. Хотя родясь Италіянцемъ и имѣя довольно музыкальное ухо для того, чтобы спѣть арію, онъ однако жъ никогда не занимался симъ искуствомъ и не имѣлъ къ нему того врожденнаго пристрастія, которое свойственно Италіянцамъ; извѣстно также, что онъ искоренилъ въ Италіи жестокія способъ, употребляемый для сохраненія голосовъ.

Наполеонъ не былъ -- по неохотному сознанію Денона -- ни знатокомъ, ни даже любителемъ живописи. Онъ считалъ себя однако жъ свѣдущимъ въ ваяніи. Въ Музеѣ его находилась одна картина, предъ которою онъ имѣлъ привычку останавливаться, называя ее своею и говоря, что онъ не дозволитъ ни за какія деньга ее выкупить прежнему ея владѣльцу, Герцогу Моденскому. {Смотри Часть 1, стр. 225.} Но онъ цѣнилъ сію картину не но достоинству ея, хотя это было и образцовое произведеніе, а но тому, что онъ доставилъ ее Музею цѣною большаго пожертвованія. На другія картины, составлявшія сіе огромное собраніе, не взирая на достоинство ихъ, онъ мало обращалъ вниманія. Онъ часто смущалъ любителей сего искуства презрѣніемъ своимъ къ недолговременности онаго. Услыхавъ однажды про одну отличную картину, что она сохранится не долѣе, какъ пять сотъ или шесть сотъ лѣтъ, онъ воскликнулъ: "Какая славная вѣчность!" Однако жъ, по совѣтамъ Денона и другихъ ученыхъ людей, Наполеонъ прославился какъ великій покровитель искуствъ. Въ особенности медали его возбуждаютъ и заслуживаютъ удивленіе.

Что касается до движенія на островѣ Св. Елены, то Наполеонъ часто ходилъ пѣшкомъ, и пока былъ здоровъ, не боялся крутыхъ, трудныхъ и опасныхъ дорогъ. Не взирая на то, что на островѣ есть нѣсколько дичи, онъ никогда не охотился. Кажется, что онъ никогда не любилъ эшу забаву, хотя въ бытность свою Императоромъ, онъ поставилъ гораздо на лучшую и великолѣпнѣйшую ногу противъ прежняго Придворную Охоту. Должно предполагать, что онъ занимался этою Царскою забавою -- какъ ее называютъ -- болѣе по любви къ пышности, чѣмъ по настоящей склонности къ сему упражненію. Мы приведемъ здѣсь собственное его повѣствованіе объ опасности, которой онъ однажды подвергся на кабаньей охотѣ. Картина сія напомнитъ любителямъ произведенія Рубенса и Шнейдера.