Джастин Пол - Дорогой Эван Хансен

– Вау, я и не заметил, как пролетело время. Я был так занят.

– Правда? И что же ты делал?

Я не слишком понимаю, что хочу скрыть. У меня не было времени придумать себе дела. Благоразумнее всего сказать как можно меньше.

– Просто думал, – отвечаю я.

Выражение ее лица меняется.

– О том, что случилось? – Она входит ко мне в комнату и неловко пристраивается на краешек кровати.

– Ты о чем? – Смотрю на смятую рубашку на полу. Скоро она начнет ходить по комнате и поинтересуется, почему я вытащил на свет божий никогда прежде не надеванную вещь.

– Я получила письмо из твоей школы, – говорит она. – О покончившем жизнь самоубийством мальчике. Его звали Коннор Мерфи?

Мне кажется, мама сказала это очень громко.

– Да.

– Ты его знал?

– Нет, – говорю я быстро, четко и определенно. Если бы только я мог вести себя так решительно с родителями Коннора.

– Ну, если захочешь поговорить о чем-нибудь, то я – рядом. А если я не здесь, то на расстоянии телефонного звонка. Или эсэмэски. Или письма. Как тебе угодно.

Я как раз думал о том, как далеко отсюда Колорадо, а моя мама живет со мной в одном доме, но я, честно говоря, не чувствую, что она ближе, чем папа.

Мама наклоняет голову и начинает вертеть в руках шнурок своих брюк. Мне видны длинные темные корни отросших волос. Следы ее прошлого визита в салон красоты почти исчезли. Не помню, когда мама в последний раз ходила туда, но она постоянно говорит, что давно пора сделать это.

– Твой гипс, – ахает она.

Хочу засунуть руку под одеяло, но не успеваю. Она хватает меня за нее. Лучше бы этот чертов гипс был у меня на ноге, он – моя ахиллесова пята.

– Тут написано «Коннор». – Она щурит глаза. – Ты же сказал, что не знал его.

– Да, не знал. Это другой Коннор. – Как плохой врун я могу честно сказать, что врать нелегко. – Он у нас только с этого года. Я позволил ему расписаться на моем гипсе. Ты же сама советовала мне быть более открытым.

Она выдыхает и кладет ладонь на сердце.

– Я на секунду так разволновалась.

А я взволнован до сих пор.

– Эй, знаешь что? – говорит она. – Почему бы нам завтра не пойти в «Белл-хаус»?

Завтраки в «Белл-хаус» – наш еженедельный субботний ритуал, но поскольку у мамы очень плотное расписание, мы какое-то время там не были. Что-то да мешает. Но сейчас, хотя я очень люблю тамошние оладьи, мне хочется остаться дома и подзарядиться.

– У меня полно домашних заданий, – отвечаю я.

– Да ладно тебе. Ты вот уже неделю как снова ходишь в школу, и я так редко вижу тебя.

Произошло самоубийство, и моя мама внезапно встрепенулась. Серьезно, учитывая то, что она видит на работе – раны, ожоги, передозы, огнестрельные ранения, искусственные комы, не говоря уж о бесчисленных грязных суднах и утках, – я полагал, что она стала довольно бесчувственна к трагедиям. Но этот случай ее зацепил. А меня он зацепил еще сильнее.

Наверно, провести свободное субботнее утро в компании – не самый плохой вариант. Я люблю оладьи.

– О'кей. Это будет здорово.

– Тогда нас ждет свидание, – говорит она, отбивая короткую ритмическую фразу на моей ноге. – Жду не дождусь.

Думаю, мне надо придержать свой энтузиазм до тех пор, пока мы не окажемся в машине, – тогда я действительно поверю, что мы направляемся, куда собирались.

Она встает и берет с тумбочки мои таблетки.

– Ты хорошо себя чувствуешь на новой дозе?

Она спрашивает об этом теперь так часто, что ее слова почти заменяют до свидания .

– Да, – стандартно отвечаю я. Хотя, учитывая, как прошел сегодняшний день, новый пузырек мне понадобится раньше, чем обычно.

– Хорошо. Не засиживайся допоздна.

– Не буду, – отвечаю я, стремясь поскорее закончить разговор.

В дверях она приостанавливается:

– Я люблю тебя.

Я смотрю на нее:

– Я тебя тоже.

С нерешительной улыбкой она наконец закрывает дверь. Выпрыгиваю из кровати, пристраиваю рубашку на вешалку и убираю в шкаф. Пока я стою, меня охватывает какое-то непонятное чувство. Подхожу к окну, поднимаю жалюзи и смотрю на улицу. Там, похоже, пусто. И по соседству все совершенно спокойно. Никого там нет. Конечно же.

Хостес в «Белл-хаус» предлагает нам сесть, где мы захотим. Мама ждет, пока я выберу столик, но «где мы захотим» – это слишком сложно для человека с моими мозгами, и меня словно парализует. Так что, едва заметно покачав головой, мама идет к столику, облюбованному ею.

Завтрак – не главный прием пищи сегодня. Едва я проснулся, как меня охватило беспокойство по поводу ужина у Мерфи. Джаред сказал, что выбора здесь нет – надо обязательно идти, и я изо всех сил пытаюсь придумать причину, по которой он не прав.

– Ты так далеко, – говорит мама, когда мы усаживаемся. – Мне бы хотелось сесть с тобой рядом.

– Не стоит, – умоляю я. Я и так чувствую себя словно на свидании, потому что на маме – обтягивающие джинсы и рубашка с глубоким вырезом вместо ее обычного (и привлекательно мешковатого) костюма медсестры. Если она сядет рядом со мной в этой маленькой кабинке, я, того и гляди, буду вынужден подать на нее в суд, требуя освобождения из-под родительской опеки.

Не могу вспомнить, когда моя мама в последний раз ходила на настоящее свидание с мужчиной. Много месяцев назад у нее был носивший кожаную куртку парень по имени Андреас, но я не знаю, куда он подевался. Мне нравится думать, что он погиб, пытаясь выкинуть какой-нибудь фортель на мотоцикле.

Подходит официантка, и я делаю заказ, даже не глядя в меню: оладьи, картофельные оладьи, апельсиновый сок. (Я лучше себя чувствую, когда мне не приходится думать и обращать внимание на то, что происходит вокруг.) Мама заказывает омлет.

После того, как мы определились с едой, мама лезет в сумочку и достает оттуда папку.

– Эй. Помнишь конкурс на лучший рассказ, который ты выиграл несколько лет тому назад?

– Ничего я не выигрывал. А занял третье место. – К чему она об этом сейчас? У нее нет других тем для беседы со мной?

– Третье место по целой стране.

– На самом-то деле по штату и только в моей возрастной категории.

– Ну, это было очень впечатляюще. – Она кладет папку на стол и открывает ее. – Я нашла это в интернете: конкурсы эссе для получения стипендии. Ты слышал о таком? Национальное общественное радио как-то утром выпустило передачу о них. Их, наверное, миллион. Я провела весь обеденный перерыв, изучая это дело. – Она вручает мне листок бумаги и начинает зачитывать текст с других листков. «Конкурс эссе о мужестве имени Джона Ф. Кеннеди – десять тысяч долларов и колледж по твоему выбору. Стипендия Генри Дэвида Торо – пять тысяч долларов». Она передает мне всю пачку. – С твоим умением писать ты можешь хорошо заработать.