Джастин Пол - Дорогой Эван Хансен

Теперь я понимаю, почему мама неожиданно решила позавтракать вместе. Она не только хотела побыть со мной, но и вознамерилась дать мне еще одно задание.

– Вау! – Я оказываюсь способен только на такой ответ.

Она забирает папку и кладет ее обратно в сумочку. Думаю, я обидел ее. Так часто бывает.

– Мне показалось, что это замечательная идея, – говорит она. – Ты всегда прекрасно писал. И нам нужна любая помощь для поступления в колледж. Если только твоя мачеха, подавая коктейли, не накопила с чаевых целевой фонд для тебя, о котором мне ничего не известно.

Она никогда не переживет того, что Тереза из официантки, подающей напитки, превратилась в женщину, чья единственная работа – быть матерью. И она осуществила это, украв у мамы мужа. Иногда у меня возникает чувство, будто мама столько работает только потому, что хочет иметь возможность показать через всю страну молодой сопернице средний палец.

Я негодую из-за того, что ей приходится ужасно много вкалывать за такие маленькие деньги. Она как связанная договором служанка вечно мчится в больницу, когда ее зовут, и не может ответить отказом. Если она так поступит, они найдут кого-то еще. И ей не на что будет рассчитывать. Диплом, ради которого она работает по ночам, принесет пользу еще не скоро.

Передо мной появляется горка оладий. Их ценят в первую очередь за добавки к ним. Домашний сироп, земляничное масло, сахарная пудра. Сами оладьи довольно обычны.

– Колледж – прекрасное место для тебя, солнышко. Сколько раз в жизни можно начать все сначала?

Это действительно звучит привлекательно. Могу я начать все с самого начала сегодня?

– Старшие классы любят лишь группы поддержки и игроков в футбол, а эти люди всегда плохо кончают.

– Разве ты не была в группе поддержки? – напоминаю я.

– Где-то с неделю. Это не считается.

C годами мамин срок пребывания в такой группе все сокращается. Раньше она говорила, что занималась этим целый спортивный сезон, а теперь, оказывается, – всего неделю. Мне известно лишь, что она успела сфотографироваться с остальными членами команды. Думаю, я мог спросить папу, где тут правда, – мои родители встречались уже в старших классах, но когда у нас с ним наконец появляется возможность побеседовать, меньше всего нам хочется говорить о маме.

Не успеваю я приступить к еде, как она берет мои руки в свои.

– Я пытаюсь сказать, что перед тобой столько всего удивительного. Просто помни об этом. Путь до вершины – долгий и трудный, но оно того стоит.

Киваю и высвобождаю руки, чтобы начать есть. Мама же сидит, словно остолбенелая, и смотрит сквозь еду. Это длится слишком долго, и мне становится неудобно.

– Мама.

Она очухивается, удивленная.

– Прошу прощения. – Разворачивает бумажную салфетку и кладет на колени. – Я просто задумалась.

– О чем?

– О том, что мальчик, который…

Еда у меня во рту неожиданно становится безвкусной. Я гадаю, как он это сделал. Бритвенное лезвие? Таблетки? Повешение? Угарный газ? На прощании гроб был закрыт, так что, может быть, он застрелился? Я знаю, что он не спрыгнул с моста, поскольку состояние моего письма идеальное. Я не могу ничего разузнать о его смерти. В интернете по-прежнему судачат, что это, скорее всего, передоз, что ему, наверное, не было больно. Но, может, и нет. Думаю о том, а не пожалел ли он в какой-то момент между принятием решения и смертью о сделанном им? Был ли небольшой промежуток времени, когда он передумал?

Мама поднимает вилку:

– Бедные родители. Я просто не могу представить, каково им сейчас.

Я могу. Я видел их. Их горе сильнее того, что я знал или представлял, оно всеохватно и бесконечно. Его мама совершенно сломлена, раздавлена. А сейчас они, возможно, сидят наедине друг с другом и задают себе те же вопросы, что задаю я. И самое ужасное в этих вопросах то, что на некоторые из них никогда не будет ответа.

Но ведь есть мое письмо. Оно дает им неверные ответы, но хоть какие-то.

– Если я когда-нибудь потеряю тебя, – говорит мама, откусывая от омлета, – то не знаю, что сделаю. – Она беспомощно улыбается.

Для моей мамы моя смерть – всего лишь гипотеза. А для родителей Коннора?

Один ужин. Максимум два часа. Вспоминаю слова Джареда – просто кивай и со всем соглашайся.

На автобусе поездка до дома Мерфи занимает сорок минут. На машине можно добраться вдвое быстрее, но я не вожу машину.

Поначалу я не мог дождаться, когда получу права. Мечтал о возможности, встав с кровати, поехать, куда захочу. Но мой романтический взгляд на дорогу был быстро подпорчен. На водительских курсах тебе показывают кошмарные видео автомобильных катастроф и приводят тревожную статистику смертности, а затем вручают удостоверение обучаемого вождению и усаживают за руль. Разумеется, «эксперт» руководит тобой с пассажирского сиденья, но ведешь машину ты один, отчаянно пытаясь вспомнить все правила, которые выучил. А потом приноравливаешься к этому делу и осознаешь: даже если ты ведешь машину безупречно, то должен верить, что все остальные на дороге делают то же самое.

Но они этого не делают. Возникает хаос, никто не пользуется поворотниками, не останавливается на перекрестках и не уступает дорогу пешеходам. Зеленый свет еще не зажегся, а водитель машины сзади уже гудит тебе. На трассу выбегают животные, за поворотами поджидают копы, а водители пялятся в телефоны. Это чудо, что кто-то добирается туда, куда ему нужно, не причинив вреда себе или другим, ведь многие самые страшные вещи на свете – паралич, увечье, черепно-мозговая травма, смерть, утопление, отсечение головы, стирание в порошок, сожжение, истечение кровью в ожидании помощи – могут произойти в автомобиле.

В день теста на вождение я заперся в ванной комнате. И слышал, как мама громко говорила по телефону: «Ну как можно не мечтать о водительских правах?» Она разговаривала с папой и пыталась всучить мне трубку. «Папа хочет поговорить с тобой». Я ненавидел ее за то, что она ему позвонила.

Когда я наконец отпер дверь, то увидел, что мама плачет.

– Так не может продолжаться, – сказала она. – Ты не должен чувствовать себя как сейчас. Ты хочешь, чтобы тебе стало лучше?

Я, должно быть, ответил «да», потому что спустя неделю впервые пошел к доктору Шерману. Несколькими месяцами позже, с помощью приятеля-антидепрессанта, я получил права. Хотя так ни разу и не воспользовался ими. К счастью для меня, мы не можем позволить себе вторую машину.

Мерфи живут в новой части города, где дома больше, лужайки шире, а подъездные дорожки длиннее. Автобус проезжает мимо центрального входа в парк Эллисон, и я вижу хорошо подсвеченную надпись ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ, которую я так долго чистил и подновлял летом. Мне было известно, что Зо живет неподалеку от парка, но где точно, я не знал. Я мог переходить ее улицу каждый день, когда шел на работу, и не иметь об этом никакого понятия.