Джастин Пол - Дорогой Эван Хансен

Я пытался. Ты не понимаешь.

Все становится другим, когда они смотрят тебе в глаза.

Я разнервничался. И начал говорить,

а раз начал,

то не смог остановиться.

Они не хотели, чтобы я останавливался.

Это правда. Вряд ли я осознавал это тогда, но они будто помогали мне продолжать, заполняли пропуски, если я не знал, что сказать. Я не виню их. Конечно же. Я сам отвечаю за все, но по их взглядам было ясно: они хотели, чтобы я говорил дальше. Им было нужно это.

Я пытался сказать им правду. То есть я сказал им правду. Сказал родителям Коннора, что написал письмо не он. Я сказал им это четко и ясно, но они не стали меня слушать.

Что еще ты натворил?

Ну, я совершенно уверен, что Зо ненавидит меня.

Она думает, мы с Коннором

вместе принимали наркотики.

Ты – супер.

Я действительно имею это в виду.

Что еще?

Ничего.

Ничего?

Ну, я сказал им, что мы писали друг другу письма.

Письма.

Ага. Я сказал, что мы с Коннором переписывались.

Что у него был секретный аккаунт.

Ах да, один из этих «секретных»

аккаунтов. Конечно же. Чтобы посылать

друг другу фотографии своих пенисов.

Для него это всего лишь очень смешная шутка. Я, по правде говоря, не знаю, почему продолжаю обращаться к Джареду за советами.

Нет, я просто сказал, что у него был секретный аккаунт.

И мы писали друг другу письма.

Что, правда?

Не мог напортачить еще больше?

Все так плохо?

Они захотят увидеть ваши письма.

О нет.

О да.

О черт.

Разумеется, они захотят посмотреть на наши письма. Что со мной не так? Серьезно. Почему я продолжаю тешить себя обманчивой мыслью, будто все самое плохое, что могло случиться, уже случилось? Все всегда становится еще хуже. Это гарантированно. Это закон жизни. Ты рождаешься, растешь и стареешь, седеешь, слабеешь, и не важно, какие усилия прилагаешь для того, чтобы обратить этот процесс вспять, все равно умираешь. Повторяю: все становится хуже, хуже, хуже, а потом – смерть. Мне еще предстоит долгий путь до худшего. То, что происходит сейчас, только начало.

Я чувствую себя уничтоженным.

Какого черта мне делать?

Я могу написать письма.

Что ты хочешь сказать?

Я могу организовать письма.

Можешь? Как?

Это просто. Создаешь аккаунт

и отправляешь письма с датой задним числом.

Я не просто так был единственным учеником

с электронным пропуском в компьютерный класс.

У меня есть навыки, сынок.

Я дам им то, что они хотят – что им нужно . Я буду помогать им.

Это соблазнительно. Правда, соблазнительно. Но и… ужасно? Я не могу обманывать несчастных людей. Я не гожусь для подобной роли. Сегодня в какой-то момент мне показалось, что даже мои глаза потеют, – вот как я нервничал. Если бы пота было хоть на каплю больше, я бы, наверно, превратился в мумию. Я не могу продолжать в том же духе. Я вымотан.

Переворачиваю телефон экраном вниз. Его свет волнами распространяется по моему гипсу. Меня заново ошеломляют воспоминания о той истории, что я выдумал для Мерфи. Они говорили о фруктовом саде, и это заставило меня вспомнить о парке Эллисон. А я не могу думать о нем, не вспоминая тот дуб и мое с него падение. Коннора в тот день там, разумеется, не было. Но, считаю я… он вполне мог быть со мной. Выхожу из темной гостиной и направляюсь наверх. Ложусь в кровать, надеваю наушники и запускаю плей-лист под названием «Джаз для начинающих». Не могу сказать, что хорошо понимаю джаз, но я стараюсь. Жду, когда музыка куда-нибудь унесет меня, но этого никогда не происходит. Я слишком близко к сердцу принимаю то, что слушаю, желая отвлечься. Откровенно говоря, меня интересует только один из инструментов. Дожидаюсь момента, когда заиграет гитара.

В дверях появляется мама, и я с трудом приподнимаю голову с подушки. Снимаю наушники, чтобы слышать ее.

– Ты уже ел? – спрашивает она.

– Э. Да. – Я знаю, каким будет ее следующий вопрос, поэтому быстро изобретаю возможные ответы: сделал сэндвич, подогрел замороженную пиццу, купил китайской еды.

Но она говорит:

– Черт побери! – И это звучит так, будто она надеялась, что я еще очень голоден.

– В тот день было здорово, правда? – говорит она. – Когда мы с тобой ходили завтракать?

Столько всего произошло со времени нашего завтрака, и мне кажется, будто это было лет сто тому назад.

– Ага. Конечно, здорово.

– Я тут подумала, а что если я пропущу одну из вечерних смен на этой неделе? Когда мы в последний раз ели тако?

Не помню точно, но совершенно уверен, что у тортилий в морозилке давно закончился срок годности.

– Ты не должна этого делать.

– Нет, я хочу. Может, мы даже начнем вместе мозговую атаку на эссе.

Эссе. Ну, конечно. На ее лице застыло ожидание.

– Разумеется, – отвечаю я. – Ты классно придумала.

– О, это так интересно, – говорит она с победным видом. – Я рада. Есть чего ждать.

– Ага.

На следующий день вижу, как Зо идет по столовой и присоединяется к своим друзьям за столиком. Если бы я уже не сидел, мне пришлось бы опуститься на стул. Это большой шок для моей нервной системы. Я не видел ее в школе с самого первого дня.

За неделю столько всего произошло. Я пересекался с Зо чаще обычного – на прощании, у нее дома, в машине, – но все это было при ужасающих обстоятельствах. Сейчас же я вижу ее сидящей за столиком в школьной столовой, что правильно и нормально. Я привык видеть ее в такой обстановке.

Зо, должно быть, почувствовала мой взгляд через зал. Потому что сейчас смотрит на меня. Смотрит напряженно, будто хочет вынудить меня отвернуться. Я не могу. Не хочу. Не знаю, что я должен сделать. Улыбаюсь в надежде, что она ответит мне тем же. Не отвечает. Такое впечатление, будто у нее это не получится, даже если она попытается.

Она берет свой поднос и покидает сидящих за столиком друзей. Скоро ее еда оказывается в мусорке. И не бросив на меня даже мимолетного взгляда, она выходит из столовой.

Мне гораздо проще интерпретировать книги и рассказы, чем понимать решения, принимаемые живыми, дышащими людьми. Но в данном случае я могу легко приложить методы миссис Кичек для критического анализа реального поведения, свидетелем которого я был. Поступок нашей прекрасной и праведной героини Зо Мерфи, выбросившей свою еду в мусорку, является метафорой того, как она относится к рассказчику. В глазах Зо Мерфи Эван Хансен – мусор.

Ну вот, опять я переоцениваю свою важность. Как быстро я забыл свое «хм». Почему я решил, что это имеет какое-то отношение ко мне? Ее брат мертв . Вдруг у нее нет аппетита? Можно истолковать поведение Зо именно так. Просто тяжело видеть ее в подобном состоянии, особенно после того, как ее лицо начало светлеть тогда, за ужином. Когда мы говорили о Конноре, ее настроение поднялось. Ведь я рассказывал ей и ее родителям о вещах, которых они не знали. Добавлял недостающие кусочки. Заставлял забыть о всей тяжести их горя. Я принес им хоть какое-то облегчение.