Джастин Пол - Дорогой Эван Хансен

Только потому, что здесь нет Коннора, который пытается ворваться ко мне и во весь голос грозится убить меня без какой-либо на то причины, мы не превратились в долбаную семейку Брейди.

Не самое приятное, что можно услышать от своей маленькой сестренки. Но все же я считаю это в некотором роде комплиментом. По крайней мере, поддержкой. Ведь я часто говорил, что, может, не я отравляю семейный колодец, а наоборот – он меня.

Она в бешенстве убегает. Хотя, по правде говоря, не так уж она и сердита. На ее месте я бы, наверное, разбил или сломал что-нибудь. (Потом я бы раскаялся в этом. Но все же не стал бы извиняться. И не покончил бы с такими поступками раз и навсегда.)

С ней все будет хорошо, говорит мама. Мы все горюем по-своему.

Лэрри делает большой глоток виски.

Мама возвращается к письмам. Мне кажется, в нем появилось что-то новое. Он стал гораздо светлее. Не могу вспомнить, когда в последний раз слышал его смех.

Я смеюсь очень много. То есть много смеялся. Смеялся над тем, как все абсурдно хреново. Смеялся потому, что здесь мало что еще можно придумать. Можно смеяться, а можно рыдать. Я делал и то, и другое. Но знаете, каждый раз, когда мама видела меня настоящим, она не могла выносить этого. В ее глазах было столько страха. Была и любовь – я чувствовал ее. Но страх – вот что было основным. Ловишь этот ее взгляд, и у тебя не возникает желания открыться. Напротив, быстро замыкаешься в своей скорлупе.

Я иду спать, объявляет отец.

Приди посидеть со мной.

Я вымотан.

Знаешь, Лэрри, в какой-то момент ты должен начать…

Не сегодня, пожалуйста.

Думаю, это результат того, что я воздвиг вокруг себя такие высокие стены. Моей семье не было толком известно о моей жизни. Время от времени я упоминал друга (иду гулять с другом , подарок от друга ). Но они вряд ли верили мне. Особенно потому, что я никогда не называл имен.

(Даже сейчас мне не хочется называть его по имени. Интересно: Он хотя бы заметил, что меня больше нет?)

Поднимаюсь в комнату Зо. Она бренчит на неподключенной гитаре. То, что она сказала обо мне, верно лишь отчасти. Я несколько раз наорал на нее. Колотил в ее дверь. Но никогда не грозился убить. Она действительно верит в это? Я ни разу не сделал ей больно. Как в тех словах: «Много и шума, и страстей, но смысла нет». Это был я. (А еще Шекспир. Да, я не сдал свое эссе по Макбету, но это не значит, что я не слушал учителя. Может даже, я слушал его слишком внимательно.)

Теперь Зо сидит на полу, прислонившись к кровати. Гитару она оставила в покое. Медиатор зажала в зубах и что-то корябает в блокноте.

Не могу вспомнить, когда в последний раз был в ее комнате. Наши спальни располагались по соседству, но в какой-то момент мы перестали здороваться. Я думал, в комнате у нее чисто, но здесь – настоящий хаос. Одежда разбросана. Расплывчатые фотографии натюрмортов, сделанные полароидом. Множество гитарных струн. Засохший тост на тарелке, рядом грязный нож.

(Леди Макбет – тоже знаменитая самоубийца. Я подчеркнул в книге одну сказанную ею фразу. Что-то про то, что, когда причиняешь зло другим, сам от этого страдаешь. И потому единственный выход – погибнуть самому.)

Какой-то новый звук. Зо говорит. На самом деле нет. Она тихо поет:

Откладывает гитару. И опять что-то пишет в блокноте. Поет:

Она мурлычет себе под нос, когда пишет. Мелодия становится явственнее. Она вынимает медиатор изо рта. Прижимает гитару к груди, как потрепанного медвежонка, которого постоянно таскала с собой в детстве.

В детстве мы с ней хорошо уживались. Пассажиры на заднем сиденье во время одних и тех же поездок. На каникулах спали в одной постели. (До того, как имя Лэрри появилось на бланках, мы всегда селились в гостиницах в одноместных номерах.) Кормили кошек под верандой. (Это было еще в нашем старом доме. Синтия не хотела, чтобы мы пускали их внутрь. Они заразные, говорила она.) Мы менялись конфетами на Хеллоуин. (Зо любила шоколадные, а я обожал кислые.) Ей хотелось делать все, что делал я. Играть в мои машинки и в Людей X. Быть солдатом моей армии.

Но в какой-то момент она перестала сражаться за меня. Куда подевалась ее привязанность? В тот день за ланчем, когда мы поспорили с Эваном, она пришла посмотреть, все ли в порядке с ним . А как же я? Кто позаботился обо мне ?

Я никогда не знал, что она поет здесь. А теперь не могу не слышать этого. Она ясно произносит каждый слог, словно требует, чтобы я слушал. В ее голосе столько боли. И еще больше боли в словах.

Колыбельной эту песню тоже не назовешь.

Мистер Лэнски собирает наши работы и обещает, что результаты квиза, который мы только что написали, не скажутся на окончательной оценке. Вздыхаю с облегчением, поскольку не смог как следует сосредоточиться. Мистер Лэнски хочет понять, что каждый из нас уже знает об агрегатных состояниях материи. Меня же больше волнует, что я знаю и чего не знаю о своей собственной жизни.

Знаю: Мы с Джаредом доставили пакет с распечатками электронных писем Мерфи во вторник. Сегодня – четверг.

Не знаю: Получили ли Мерфи письма. Прочитали ли они их. Что они подумали о том, что прочитали. Помогли им письма или нет. Чего они хотят от меня теперь.

Я даже не помню, что мы там с Джаредом насочиняли в большой одухотворенной спешке. Я отдал Мерфи свою единственную распечатку. Хотел было попросить Джареда прислать мне файлы, если только он уже не избавился от них, но потом решил, что не желаю их видеть. Пытаюсь забыть об их существовании. Что сделано, то сделано.

Звенит звонок, сейчас будет перерыв на ланч. Тащусь в столовую вслед за одноклассниками. Куда спешить? До всего этого я был один, но из моего тюбика надежды еще можно было при желании что-то выдавить. Коннор Мерфи не был частью моей повседневной жизни. Он, как и я, существовал где-то на заднем плане. Наши пути не пересеклись, а если бы такое произошло, никто бы этого не заметил. Раньше за ланчем я мог сидеть на задах столовой, украдкой бросать взгляды на Зо и допускать высосанную из пальца возможность, что когда-нибудь мы будем вместе. Теперь я не поднимаю головы. Слишком боюсь перехватить еще один из ее ледяных взглядов.

Через открытые двойные двери вхожу в облако ароматов и звуков. Похоже, я пришел последним, и это хорошо – мне не надо много времени на то, чтобы поесть, если я вообще буду это делать. За моим обычным столиком много пустых мест. Сажусь на одно из них. И вдруг кто-то произносит: