Джастин Пол - Дорогой Эван Хансен

– Привет, Эван.

Мальчик напротив меня кажется мне знакомым, но я не знаю, как его зовут.

– Я Сэм, – говорит он. – Мы вместе занимаемся английским.

– О. Правда. Привет.

Сэм опять начинает есть. Смотрю на его густые волосы. Откуда он взялся? Всегда был здесь? Все время обучения в старшей школе меня не существовало для окружающих. То, что кто-то заговорил со мной, наполняет меня странным, беспокойным чувством.

Раз уж я поднял глаза, то задерживаю так взгляд немного дольше и шарю им по сторонам. Как я того и боялся, на меня смотрят. На этот раз не Зо. А все в столовой, но не одновременно. И это не длинные взгляды, а совсем короткие. Там повернулась в мою сторону голова. Кто-то, посмотрев на меня, сразу же прячет глаза.

Опускаю голову и начинаю развертывать сэндвич. В этот момент даже вид бутербродной пасты наполняет меня страхом. Когда я летом работал в парке Эллисон, мой начальник, лесник Гас, и я брали ланчи в передвижной закусочной. Больше всего я любил корейские тако. У меня почти текут слюнки, когда я о них думаю. Вот это была жизнь. Начинаю мечтать об ужине. Сегодня у нас с мамой вечер тако.

Откусываю слишком большой кусок от похожего на пенопласт сэндвича и чувствую, что рядом со мной кто-то садится, потому что скамейку потряхивает.

– О боже ты мой, как ты ? – спрашивает Алана Бек. – Как все?

Я всегда медленно реагирую, когда ко мне обращаются, но в случаях с Аланой дело продвигается еще медленнее. Она такая яркая, будто отражающееся от снега солнце.

Я не очень понимаю, почему она интересуется, как у меня дела, но мне приятно, что она делает это.

– Похоже, хорошо.

Она морщится, как от боли:

– Ты такой удивительный.

– Я?

– Джаред рассказал всем о тебе и Конноре, о том, как вы, ребята, были близки, словно лучшие друзья.

Теперь моя очередь корчиться от боли. Язва желудка может образоваться в один момент?

– Все обсуждают, как храбро ты вел себя на этой неделе, – говорит Алана сложив руки, словно утешающая прикованного к постели больного монахиня.

– Правда? – Мой голос ломается, и я почти ломаюсь вместе с ним.

Смотрю в зал. Так вот почему все глазеют на меня? Сэм кивает, словно дает ответ на этот вопрос.

– Я хочу сказать, что любой другой на твоем месте расклеился бы, – продолжает Алана. – Дана П. вчера так плакала за ланчем, что потянула мышцу на лице. Ей пришлось поехать в больницу.

– А разве Дана П. не новенькая? Она даже не знала Коннора.

– Потому и плакала. Ведь теперь у нее не будет возможности познакомиться с ним. Коннор сплотил школу. Это совершенно невероятно. Люди, с которыми я никогда прежде не общалась, хотят поговорить со мной, зная, как много значил для меня Коннор. Что очень вдохновляет. Я начала работать над блогом, посвященным ему, это будет своего рода мемориальная страничка.

Открываю рот, хочу что-то сказать и не могу. Сердце бьется втрое быстрее, чем обычно. Немного помогает большой глоток воды.

– Я не знал, что вы дружили с Коннором.

– В действительности мы не были друзьями. Скорее знакомыми. Но близкими знакомыми.

Мое сердце немного успокаивается и теперь превышает свою обычную скорость лишь раза в два.

– Он, наверное, никогда не упоминал обо мне, о нас, – добавляет она.

Не могу понять, задает она вопрос или просто сообщает о своих отношениях с Коннором. Как бы то ни было, держу рот на замке.

– Знаешь. Если честно? – говорит она. – Думаю, какая-то часть меня всегда знала, что вы дружили. Ты очень хорошо скрывал это, но я чувствовала. – Она пытается что-то выведать у меня: – Расскажи мне о вас.

– Что тебе рассказать?

– На той фотографии Коннора, которую все постят, один парень отрезан. Ведь это ты, правда?

Она пристально смотрит на меня. Я так пугаюсь, что едва могу дышать.

Она улыбается:

– Я знала это.

Сэм тоже улыбается.

Я ничего не говорю. Ничего не делаю. Не киваю, не подмигиваю, не дергаюсь.

– Держись, Эван, – говорит она перед уходом.

Я хочу оказаться где-то еще, где угодно. Беру свой ланч и направляюсь к двери.

На моем пути появляется Джаред с распахнутыми объятиями. Позволяю ему заключить меня в них.

– Ты куда? – спрашивает он, отрывая меня от себя.

– Прошу прощения. Я подумал…

– Я хочу показать тебе кое-что, засранец. – Он тыкает себя в грудь. Где-то на уровне его сердца приколот значок с улыбающимся лицом Коннора Мерфи на нем. Джаред сует руку в холщовый мешочек у себя за плечом, достает точно такой же значок и цепляет к моей рубашке.

– Я продаю их по пять баксов, но тебе уступлю за четыре.

– Ты делаешь на этом деньги? На… – не в силах продолжать я.

– И я не один такой, – говорит Джаред. – Видел браслеты с инициалами Коннора, которые Сабрина Пател начала продавать на перемене? Или майки, сделанные мамой Мэтта Холтцера?

– Нет, не видел. Не могу поверить, что люди способны на такое.

– Да это же спрос и предложение, мой друг. Сейчас самый пик. – Он похлопывает по своему объемистому мешочку. – Я должен избавиться от этих значков, пока рынок сувениров, посвященных Коннору Мерфи, не скукожился.

Он уходит. Я кричу:

– Я не буду это носить. – У меня не получается отстегнуть значок достаточно быстро. Бросаю его ему вслед. Делая это, вижу через плечо взгляд Зо Мерфи. Она с презрением смотрит, как я отрываю значок с Коннором от рубашки и швыряю его.

Джаред исчезает, и его место занимает Зо, встав прямо передо мной.

– Что не так? – спрашивает она. – Ты не хочешь, чтобы у тебя на груди было лицо моего брата?

А что если взять один из значков и воткнуть булавку себе в глаз? Это будет справедливым наказанием?

Зо окидывает взглядом столовую.

– Ему было бы противно это. – А затем снова поворачивается ко мне: – Ты так не считаешь?

Ее голос звучит искренне, словно она хочет знать, что я думаю. Но опять же, это может быть проверкой.

– Вероятно, – отвечаю я.

В ее взгляде столько значений. Я не могу понять, каких именно, но суммарный их вес колоссален, и все это наваливается прямо на меня.

Она хочет уйти, но что-то мешает ей. Опускаю глаза, чтобы увидеть, куда она смотрит. А смотрит она на гипс. На то, что на нем написано. Мне хочется узнать, какое у нее при этом выражение лица, но уже поздно: она довольно далеко от меня и слилась с толпой.

В компьютерном классе меня охватывает мрачное чувство. На прошлой неделе Коннор Мерфи украл мое письмо. Я даже не знал, что он был здесь. И теперь оглядываюсь, проверяя, один ли я. Вижу нескольких ребят. Коннора не вижу. Разумеется, не вижу. Его нет в живых. Невозможно видеть людей, которые умерли.

Может, он был бы жив сейчас, если бы я не распечатал то идиотское письмо. Нажав кнопку на клавиатуре, я будто запустил трагическую цепную реакцию. Если бы вай-фай не сработал и письмо не дошло бы до принтера, Коннор был бы жив. Если бы мама не назначила мне встречу с доктором Шерманом именно на тот день, Коннор был бы жив. Кроме того, если бы я не сломал руку, на ней не было бы гипса, на котором расписался Коннор, и, возможно, я смог бы развеять миф о нашей дружбе, прежде чем он затвердел бы опять же как гипс.