Олег Попцов - И власти плен...

Зять не обманул. Когда появилась дочь и по тому, как она появилась, как прикрыла дверь палаты, поспешность, с которой поздоровалась со мной, я понял — меня ожидает еще одно выяснение отношений. Ей недосуг ждать моего выздоровления. Ей необходимо выговориться. Сейчас, немедленно, с глазу на глаз.

Она не нуждается в моих подачках. Я всегда был нестерпимым эгоистом. Одиннадцать лет она была домработницей при мне.

Какая наивность. Мы тешим себя надеждой, что жертвуем во имя наших детей и нам зачтутся страдания. Самообман.

Оказывается, все было иначе. Жертвовала она. Своим самолюбием, своей свободой, своей самостоятельностью. Она жалела меня. Когда появился Решетов, никто не поинтересовался ее чувствами. На нее обрушились предупреждения, заклинания, угрозы.

«Куда делась твоя социальная зрелость, — выкрикивала моя дочь, — твой демократизм, о которых ты бубнил ежечасно? За мной установили слежку. Тетка буквально вынюхивала мои следы. Я ненавидела тетку и боготворила тебя. Как я могла подумать, что негласный надзор за мной — твоя идея. Как я могла поверить, что, пользуясь своей властью, ты переведешь Сережиного отца в другой город? Ты, который говорил мне: «Есть слова, их неприятно повторять многократно, они звучат крайне старомодно. Но ничего более неповторимого человечество придумать не могло. Эти слова — как искупление, как талисман. Я сказал их твоей матери однажды, но носил их в себе всю жизнь. На фронте, в госпитале повторял их как молитву, как заклинание — «я люблю тебя». Куда делась твоя романтичность, твой лиризм? Твоя сестрица тиранила меня, до сих пор у меня в ушах стоят ее вопли. «Они трутся друг о друга. Я видела собственными глазами. Скажи ей, объясни ей. От этого получаются дети. Что она знает об их семье? Ты отец. Ты обязан сказать ей правду». Ты морщился, краснел — врожденная деликатность. Тетушка слишком груба. «Оставь, — говорил ты, — когда-нибудь после. Не сейчас». Оказывается, у вас были старые счеты. И мною ты решил расплатиться. Их дочь отвергла моего брата, Ну и что!!! — Дочь разволновалась, мои попытки успокоить ее имели обратный результат. — Ты ждал своего часа, — кричала дочь, — ты раскинул сети. Тебе не откажешь в хладнокровии, ты прирожденный охотник. Ни грамма сомнений — жертва угодила в ловушку. И этой ловушкой была я. Бедный Сережа, он тоже попался. Тетушка не жалела красок. Ей доставляло удовольствие выворачивать подноготную семьи Решетовых. Я узнала все — вплоть до болезней отца, сына, дочери. Ты не прервал тетушку, не приказал ей замолчать. Это было равносильно признанию тетушкиной правоты. Как же она ненавидела Сережу. За что? Ее причитания были похожи на вой: «Поступай, как знаешь… Тебе жить. Моя совесть чиста. Я сказала все. Честь семьи, честь семьи». При чем здесь честь семьи? С какой стати наследовать ссору? Голова шла кругом. Я ждала, что ты протянешь мне руку, придешь на помощь. Одно дело — тетушка, совсем другое — ты. Мне надо было на что-то решиться, и я пришла к тебе. О! Ты преподал мне урок мудрости. Усадил в кресло, выслушал, не проронив ни слова. Был сосредоточен, печален. Лишь изредка вставал, чтобы выбить трубку и заправить ее новой порцией табаку, разглядывал паутинистый дым, застывший в воздухе, и снова молчал, но уже по-другому — бесстрастно и даже рассеянно. Но вот все высказано, и я могу перевести дух. Теперь твоя очередь. Ты встал, сделал несколько крутых шагов по комнате, покосился на скрипучий паркет, нажал на половицы и заговорил без срывов, без повелительных тонов. Голос ровный, не верилось, что это говоришь ты, мой отец, человек нацеленный, сосредоточенный, лишенный сентиментальности. «Обилие вопросов лишь подтверждает мой домысел — ты сомневаешься. Не следует уверенность путать с упрямством, — сказал ты. — У вас что-нибудь серьезное? — Отсутствующий взгляд, еле заметное покачивание головой. — Да-да, я так и думал: он тебе нравится. И все-таки ты ждешь моего совета? Но всякий совет — ущемление самостоятельности. Разве не так? Ты же знаешь мой характер. Я привык, чтобы к моим советам прислушивались. Ну так как? Ты не передумала? Тебе все еще нужен мой совет? Изволь… Я не одобряю твоего выбора, но я не стану тебе препятствовать. Чтобы понять настоящее, надо иметь представление о прошлом». Ты вещал, как оракул, у тебя всегда был дар говорить весомо. Не знаю, сохранила ли твоя память подробности этого рассказа. Как-никак прошло пятнадцать лет. — Дочь поджала губы. — Впрочем, твоя память здесь ни при чем. Достаточно того, что твой рассказ помню я».

Наши семьи когда-то были дружны. По сути, банальная история. Мой брат любил Нину Решетову. Уже было все договорено. И даже день свадьбы назначен — 22 июня. О том, что началась война, ты узнал в шесть утра. На какую-то секунду жизнь остановилась, привыкая к новым ощущениям, звукам, запахам, сработали невидимые шестерни, и все двинулось в обратном направлении. Знакомые улицы, знакомые лица, привычные голоса, а жизнь другая. Вы, военные, жили предчувствием войны. Война надвигалась неотвратимо. И странное дело, прямо пропорционально нарастающей угрозе росла ваша уверенность, что войны можно избежать. Парадоксы человеческой психологии: чем безвыходнее положение, тем острее желание сохранить надежду, что твое положение не безвыходно.

Первая сирена перечеркнула иллюзии, случившееся обрело единственное толкование — началась война. Твой сын не хотел ничего слушать. Только добровольцем и только на фронт. Житейские заботы отошли на второй план. О свадьбе никто уже не вспоминал. Переживания крутились вокруг двух событий: когда на фронт уезжаешь ты и когда вслед за тобой или перед тобой туда уезжает сын. В суете не заметили, что последние дни Нина почти не бывала у нас. С Решетовым-старшим ты работал в одном ведомстве. Ощущение привычных отношений негласно как бы присутствовало между вами.

Первой спохватилась мать. Сын ответил шуткой: «Свадьба переносится на осень. Вот раздолбаем фашистов и уж тогда отгуляем». А что касается их отношений — они решили расписаться. Ему, дескать, все равно, но Нина настаивает. В загсе им назначили день и определили время. Вот и кольцо! Сын извлек из стола свадебный подарок, подбросил в воздух, поймал его. «А твое?» — спросила мать. «Моего не будет, — ответил сын. — Не положено — комсомолец».

Вечером сын поехал к невесте. Мать отчего-то нервничала. Все спрашивала у тебя, стоит ли Игорю жениться? Ты торопился, отвечал невпопад. Тебя вечно куда-то вызывали. На переживания подобного рода у тебя попросту не оставалось времени.

Вернулся ты лишь под утро. Открыл дверь и уже с порога почувствовал что-то неладное. В кабинете и на кухне горел свет. Заплаканное лицо матери, пустые пачки «Беломора» — обе пустые, окурки в пепельнице. Ты очень устал, и тебе не хотелось заранее ничего переживать. Сел на стул и спросил: «Ну что тут у вас? Рассказывайте». И они рассказали. На белом блюдце лежало обручальное кольцо. Сын стряхивал пепел на это же блюдце, и тогда кольцо легонько позвякивало, напоминало о своем присутствии.