Олег Попцов - И власти плен...

— Сумасшедший день. Идите, Вера, отдыхайте. — А может быть, она и не Вера? Я их путаю.

Надо собраться с мыслями. С чувствами тоже надо собраться.

О чем он хочет себя спросить? Как жить дальше? А может быть, он опережает события? И вообще та, другая жизнь, которую он себе предрекает, как она выглядит? Разумовская. Теперь они будут встречаться чаще. Правомерно уточнение: они будут встречаться каждый день. Возможно, это тот самый случай, когда уместно сказать: создавая, мы разрушаем, а разрушая — создаем. С его стороны никакого нажима: посмотрите, мол, Дед настаивает. О своей беседе — ни слова. Дед, положим, не умолчал, еще и приукрасил. Впрочем, это уже проблема Деда. Ему не в чем себя упрекнуть. Он хотел объективности. Объективность восторжествовала. Все трое сказали: Разумовская.

«А остальные кандидатуры?» — спросил он по телефону. «Остальные? — Зам ждал этого вопроса. Ответил не мешкая: — Остальные хуже — излишне начальство чтут». Метельников засмеялся, ему понравился ответ. «Ты не перепутал? Нам нужен главный экономист, а не главный скандалист».

Значит, свершилось. Он словно бы поставил точку. «Наши отношения, — думал он, — как они будут складываться теперь?» Когда Дед назвал ее фамилию, он посчитал, что Поливадов оговорился и Разумовская здесь по какой-то другой причине. Метельникова не оставляло смутное подозрение, что вся ситуация лишена естественности, будто специально кем-то подстроена… Конечно же, всех уломал Дед. «Толковый специалист, инициативна, решительна. Я к ней давно приглядываюсь». А те и уши развесили. «Толковый специалист»! А другие? Неужто они менее профессиональны?

«Так что делать с приказом? — спросил зам. — Ждать вас или подписывать?» — «Ну, раз все трое за, подписывайте». Он устранился, выражаясь управленческим языком — делегировал ответственность в адрес своих заместителей. Уехал в командировку. Четырех дней не прошло, вернулся. Какая срочность погнала его в тьмутаракань? Туда сроду больше, чем начальник отдела, ни при каких обстоятельствах не выезжал. Дал повод к любопытству, дал. Завтра они встретятся, и Фатеев непременно подмигнет ему. Что самое смешное — разуверения способны дать лишь обратный результат. Если у Фатеева и были сомнения, то теперь он в своих домыслах и фантазиях уверится точно. Баба — главный экономист такой махины! Сомнительно что-то. Но с тобой же советовались, ты высказался «за»? «Высказался, — согласится Фатеев, — я полагал, ты этого хочешь». Возрази ему, скажи, что все не так, и он, Метельников, ничего не хочет, потому что не знает, чего надо хотеть, — не поверит. Сделает вид, что поверил, но не поверит.

Домой пришел раньше обычного. Ужинать отказался, закрылся у себя в кабинете. Сын принес ему чай. Пришел кот, прыгнул на стол и разлегся на бумагах. Метельников отрешенно смотрел перед собой. Это было редкое состояние отъединенности от мира. Немота, безмолвие. Окружающее продолжает существовать, но не касается тебя. В такие минуты он механически прислушивался к самому себе. Побаливала левая нога. Интересно, подумал он, есть ли у боли звук? Если есть, почему его никто не слышит? Зашевелился кот и открыл глаза. Странно, глаза, значит, были закрыты, а я этого не заметил. Кот ворочался, устраиваясь удобнее, теперь он весь уместился в полосе света и, кажется, успокоился. От лампы шло тепло, кот жмурился и непрерывно мурлыкал.

У меня скверное настроение, но это никого не интересует. Я никого не зову, а по собственному настоянию никто из домашних не придет. Отучил. Я могу даже умереть; об этом они догадаются лишь завтра, когда к положенному часу я не появлюсь на кухне, чтобы съесть на скорую руку завтрак и уехать на работу. Моя семейная жизнь… Жена, Лидия Васильевна Толчина, ныне Метельникова. Жизнь, как открытая книга; уже и не скажешь: ты меня удивила — или: я не ожидал. Ловишь себя на мысли: даже слова одни и те же. Начнешь вспоминать и не веришь, что это твои воспоминания. Когда это было, когда? День начинался словами: «Я хочу тебе понравиться». Фатеев любит рассуждать, какой должна быть семья. Я в этих разговорах не участвую. Если что-то не получилось, теперь уже поздно менять. Лучше не знать, что именно не получилось. Четыре года назад Фатеев женился в третий раз. Недавно за обедом подсел ко мне и говорит: «Я доволен. Это то, что нужно. Знаешь, я тебя понял и оценил. Когда человек не думает, какая у него семейная жизнь, это благо. Значит, нормально, никаких стрессовых ситуаций. Дома все хорошо. Приходишь — ждут. Не приходишь — волнуются. Норма. Да, вот еще что. Жена не должна вызывать жалость. Сострадание, сожаление — это все не так просто. Нервные перегрузки. Закон сохранения энергии. Где-то перерасход — значит, где-то убыль. Устаешь. Все эти разговоры: бесчеловечно, жестоко — болтовня. Вот посмотри на меня. Разве я не добрый? То-то и оно — добрый. А с Викой оставаться не мог (Вика — его вторая жена), куда ни повернешься: «Ты меня не жалеешь». Отчего же, говорю, жалею. Вот все чувства на жалость и ушли».

Дочь, Метельникова Мария Антоновна. Дочь — мое вечное смутное беспокойство. Сколько ей было? Лет тринадцать, наверное. Замучили телефонные звонки. «Кто ее спрашивает?» — бессчетно было этих недовольных пауз, затем неохотное и басовитое: «Знакомый». И не спишь после всю ночь. Лексика-то взрослого человека, по голосу лет семнадцать, не меньше. Это в прошлом, а сейчас ей почти двадцать. Не помышляет о замужестве и, что самое нелепое, говорит об этом вслух: «Рожать детей — значит плодить лживых». За эти годы понаслушался, всего и не упомнишь. Пытаюсь разобраться: почему так? И красива, и фигуриста, и умна. А говорят, гены. Чушь!

Сын, Метельников Георгий Антонович, пятнадцати лет. Никаких отклонений от нормы. Начитан, спортивен, циничен, эгоистичен. Поздний ребенок. «Мать, ты должна», «Отец, ты обязан». В школе жалуются: способный, но ленивый. Спрашиваю: откуда в тебе лень? Как можно работать вполсилы, если знаешь, что способен делать больше? Отвечает: я не тщеславный. Знаю, что могу, этого мне достаточно. На активных воду возят.

Что еще? Еще есть я, Метельников Антон Витальевич. Впрочем, со мной дело ясное. Скоро юбилей, мне пятьдесят.

Впервые в жизни опаздываю на работу. Какая-то чертовщина с машиной — заклинило тормоза. Вызывать другую некогда. Подвернулось такси, поехал.

Дежурный в проходной отдает честь. Для него я не опаздываю, я директор. Пальто бросаю в кабинете заместителя. Главный инженер, не дождавшись меня, начал планерку. Даю понять, что не намерен вмешиваться. Сажусь сзади. Даже интересно посмотреть, как твоя собственная работа выглядит со стороны. Не тот эффект: все знают, что я здесь, переругиваются с оглядкой. Рапорт заканчивается. Пробираюсь к столу, на ходу пожимаю руки. Прошу главных специалистов, руководителей служб остаться. Все-таки четыре дня отсутствовал. Мир не перестал существовать, однако что-то же происходило? На информацию каждому не более двух минут.