Владислав Погадаев - Линия жизни

Учиться оставалось считанные недели, по дорогам журчали ручьи, слепило глаза весеннее солнце, и настроение было соответствующим, солнечным, – вот в такой день я в очередной раз прибыл домой.

Дом встретил меня небольшой пьяной компанией, в центре которой был мой отец. Рядом крутилась подвыпившая мачеха, которая, впрочем, на его фоне казалась практически трезвой. Настроение сразу скатилось в бездну, особенно после того, как отец полез ко мне целоваться и в очередной раз начал представлять своим собутыльникам, хотя чего представлять – все меня прекрасно знали! Но это был такой ритуал, хмельной пассаж! После того, как я почувствовал эти пьяные губы, этот отвратительный запах, услышал глупые надоевшие слова: «Посмотрите, какой у меня сын!» – которые он повторял как заведённый, гнев заполнил всё моё существо. Еле сдерживаясь, я звенящим голосом спросил, когда же прекратятся пьянки, которые повторяются почти каждый день, и тут вдруг увидел ухмыляющуюся рожу мачехи – это был предел. Вырвавшись из объятий отца, я ударил его – он повалился на лавку у стены – схватил сумку и выбежал из дома.

Пришёл, конечно, к бабушке. Она по моему виду сразу смекнула, что что-то случилось, а когда я сказал, что с отцом больше жить не буду, зная мой характер, поняла, что это решение окончательное. Утром, пока я спал, бабуля сходила и забрала все мои нехитрые пожитки. Вслед прибежал отец. Разговора не получилось – я твёрдо сказал, что обратно не вернусь, и он ушёл.

Закончился учебный год, начались очередные летние каникулы, и как-то сам собой встал вопрос, как мы будем жить на триста дореформенных рублей бабушкиной пенсии – на отца надеяться уже не приходилось.

Мы с бабушкой решили, что на лето я пойду пасти коров. Вообще, пастухи обычно хорошо зарабатывали, ведь почти каждая семья имела корову, телёнка, а ещё и овец. На Платине было два стада, так как посёлок разделяла железная дорога, и гонять через неё стадо накладно и небезопасно. Пастуха назначали на общем собрании, и хотя оплата была вполне приличная, но работа – сезонная, и это – основной минус. На нашей стороне пастухом был Коля Михеев, невысокий шустрый мужичок, вот к нему и пристроила меня бабушка подпаском с оплатой, как и её пенсия, триста рублей. Кроме денег мы получали от общества пропитание: каждый день, по очереди, две семьи готовили две сумки с едой. Утром, собирая стадо по посёлку, мы забирали сумки, а вечером, пригоняя стадо, передавали их следующим хозяевам – и так всем по очереди. Кроме того, по осени каждая семья должна была дать по ведру картошки!

Так началась моя трудовая деятельность, подчинённая строгому распорядку. В семь часов утра собирали стадо и гнали его где-то километров за семь на Еранкин бор – постоянное место выпаса. По пути останавливались на водопой у небольшой заросшей травой речушки. Дорогу эту коровы прекрасно знали, поэтому нужно было только присматривать за отстающими и подгонять их к стаду, да следить, чтобы некоторые партизаны не разбрелись.

Есть такой детский стишок:

Что для зайца стометровка? Как стрела бежит косой!

Вот что значит тренирвка вместе с тренером-лисой!

А меня тренировали коровы. Были в стаде две бегуньи: бабушки Наймушиной и семьи Касьяновых, удержать которых не было никакой возможности. Они проходили чуть больше половины пути, разворачивались, и, сколько бы за ними ни гонялись, убегали, но, что характерно, домой приходили вместе со стадом, присоединяясь к нему на обратном пути. Где они гуляли всё это время, никто не знал, но молоко у них было очень жирное, и удой высокий. Кстати сказать, все коровы были чёрно-белые «тагилки» – молочной тагильской породы.

Еранкин бор – название условное. Когда-то это действительно был большой сосновый бор, к тому времени уже полностью вырубленный: остались голые, заросшие мелким подлеском делянки да по краям небольшие островки сохранённых на осеменение сосен. В одном из таких островков стадо и выбрало место для отдыха. Мы, пастухи, тоже в это время отдыхали. Было у нас одно место, будто с картины Шишкина «Утро в сосновом бору». Так вот возле поваленной сосны мы и располагались, доставали наш нехитрый провиант: молоко, хлеб, яйца – обедали.

Пока стадо отдыхало, я, быстро перекусив, убегал разведывать окрестности делянок, а также на Токмыш, который был мне особенно по душе; он почти примыкал к бору. Иногда набредал на брусничники и тогда на следующий день отправлял туда бабушку.

Спустя полтора-два часа стадо безо всякого принуждения как по команде поднималось, разворачивалось и не спеша отправлялось домой. В посёлке мы появлялись где-то около шести часов вечера.

Так прошло лето, и за свой труд я получил 900 рублей, что по тем временам было очень прилично. Кстати, зарплату выдали только по окончании работы – так было принято. Точнее сказать, платили пастуху – за каждую голову стада (корова, телёнок, овца), а уже из общей суммы выделялись деньги подпаску.

Закончилось лето, начинался учебный год, и на повестке дня снова стал вопрос о моём проживании. Ситуация повторялась: меня снова категорически отказывались брать в интернат. И тут мне, что называется, свезло! В середине прошлого года воспитателем в интернат, в помощь Нине Григорьевне, пришла, по совместительству, учитель биологии Нянникова Анна Константиновна. Вот она-то, несмотря на то, что была свидетелем всех моих подвигов, сжалилась над бабушкой и взяла меня к себе. Анна Константиновна жила вдвоём с мужем в частном доме по другую сторону железной дороги. Муж её, лётчик-фронтовик, был очень сильно изранен; наверное, поэтому детей у них не было. А бабуля снова принялась атаковать директора школы и воспитателей интерната, и где-то ближе к зиме добила – я появился в интернате на правах жильца. С последним китайским предупреждением!

Седьмой класс считался в то время выпускным, поэтому ещё до начала занятий я поставил перед собой цель: после его окончания уйти в ремесленное училище, тем более, что трое моих друзей с Платины уже поступили в Баранчинское РУ №13 на специальность «токарь-универсал».

Юра Лебёдкин, Витя Тимофеев и Святослав Пырко были старше меня, но к тому времени мы очень близко сдружились, иногда даже выпивали на равных, что, несомненно, было мне очень приятно и лестно. Так как они вовсю курили, я тоже начал покуривать, изображая из себя взрослого и, как теперь говорят, «крутого» парня.

В последнюю неделю декабря учеников седьмых – десятых классов, проживавших в интернате, направили на трудовую вахту в Заготзерно, чтоб мы смогли заработать денег на празднование Нового Года, уменьшив тем самым финансовую нагрузку на родителей. Обязанность наша заключалась в том, чтобы лопатами забрасывать лежащее в буртах зерно на транспортёр, пропускать через сушилку и при помощи всё тех же транспортёров размещать на складе. Работа несложная, но тяжёлая. Пластались мы после школы и выполнения домашнего задания часов до одиннадцати, а затем, уставшие, бежали в интернат. Животы под завязку были набиты горячим и необыкновенно вкусным – после сушки – зерном. Наедались до отвала. Ночами в спальне стоял грохот канонады – от наших задниц – и сопровождающий его громкий хохот.