Михаил Садовяну - Новелла современной Румынии

Соседи внимательно слушали Пинкаса, следя за его возгласами, жестами, гримасами. Изумленные и пристыженные, сестры скоро вошли в дом. Но немой еще долго не мог успокоиться. Этот простодушный человек только теперь познакомился с отрицательными явлениями, о существовании которых долгое время не подозревал. Хотя он был глухим и немым, ему удалось глубже нас проникнуть в окружающий мир. Будучи увечным, он относился к жизни серьезнее и суровее других.

Остальные соседи по двору хохотали до упаду, над этой историей, которая казалась им невероятно смешной. А я, должен признаться, опечалился и испытал даже какое-то чувство унижения, как всегда, когда встречаюсь в жизни с непонятными явлениями.

Перевод с румынского А. Садецкого.

Я питаю особенную симпатию к одной из племянниц, дочери моей сестры. Молодежь называет ее Люси, но я предпочитаю ее настоящее имя, которое девочке нарекли на крестинах: Смэрэндица.

Смэрэндица скромное и ласковое существо. Она при мне выросла, стала большой. Еще в детские годы, когда она была тщедушной, маленькой девочкой, беленькой, как пушок одуванчика, я прозвал ее Золушкой. Не могу точно сказать, почему я прозвал ее именно так. Быть может, я ее уподобил сказочной героине, потому что желал ей такого же счастья.

Я продолжал называть ее Золушкой и после того, как она вышла замуж и стала хлопотать по хозяйству у себя в домике на улице Татарашь.

Иногда я захожу к ней и сижу за стаканом вина с мужем, дарованным ей богом, а Смэрэндица вьется вокруг нас трудолюбивой и веселой пчелкой, ласково улыбается нам и приносит рассыпчатые пироги в облаках ароматного пара.

Костин — ее муж — человек молчаливый. Он старательно ухаживает за своим фруктовым садом, а все свободные часы отдает астрономии. Увлекается он ею страстно и неустанно рассказывает нам о звездах и всяких небесных чудесах. Потому-то Костин смотрит снисходительно на мелочи земной жизни. Мы с ним прекрасно понимаем друг друга, и, когда он начинает странствовать по цветущим и вечным дорогам воздушного пространства, я умолкаю и с улыбкой поглядываю на любящие глаза хозяйки дома.

У нашей Золушки пятилетний малыш, такой же беленький, как она, с отцовскими большими задумчивыми глазами. Это спокойный и ласковый ребенок, но мать, кажется, не очень-то им довольна. Это недовольство особенно возросло после того, как она повидала бойких, речистых, озорных, физически хорошо развитых детей других моих племянниц. С тех пор Смэрэндица часто вздыхает и надолго задумывается.

— Чем ты расстроена, Смэрэндица? — спрашиваю я. — Ты видела Генри и Луизету? Очаровательные дети, не так ли?

— Да, дядюшка, — тихо ответила Золушка, отводя глаза в сторону. — Очень красивые дети. А как непринужденно и остроумно болтают, да и ведут себя совсем как взрослые. Они действительно очень милы.

— Не правда ли? — улыбнулся я. — Они действительно очень милы. Твоя двоюродная сестра Алина исполняет все их прихоти. У них собственные лошадки и коляска. Ездят на детские балы. Генри уже маленький чемпион, а Луизета маленькая кокетка. Ты и представить себе не можешь, каким они пользуются успехом!

Глаза племянницы увлажнились. Я ласково спросил ее:

— Что с тобой, Золушка, родная?

— Ничего, — тихо ответила она своим мелодичным и нежным голосом.

— А как поживает твой птенчик и где он теперь?

— Михэицэ пошел с отцом на площадь глядеть на карусель. Мой Михэицэ, дядюшка, слишком уж тихий и молчаливый ребенок. Ему больше всего нравится сидеть тихонько и смотреть на меня. Он словно хочет сказать мне что-то ласковое, теплое, но не говорит ничего. Когда он играет с ребятишками на улице, он самый смирный: смеется, бегает и никогда не обижается. А если других детей нет, он довольствуется щепкой или осколком цветного стекла. Разговаривает с букашками или с цветком… Он кажется мне слишком вялым… Вот дети Алины настоящие бесенята; они уже в этом возрасте знают все, что творится на свете. А Михэицэ, бедняжка, еще ничего не понимает. По правде сказать, иногда я ужасно расстраиваюсь, когда думаю о том, что ждет его в будущем…

— Гм, да… — пробормотал я.

— Ты что-то сказал, дядя?

— Кто, я? Нет, я ничего не сказал… Я только подумал, что площадь, на которой находится карусель, совсем близко отсюда. Пройдусь-ка я туда и приведу домой астронома и уважаемого Михэицэ… Ничего не поделаешь, Смэрэндица. Ведь ты Золушка и должна примириться со своей судьбой…

Золушка вздохнула, покорно улыбнулась и взяла меня под руку. Мы вышли из сада, окутанного золотой паутиной весны, и медленно прошли под цветущими черешнями.

Я еще издали увидел карусель. Ее хозяин, облаченный в грубую суконную одежду, задумчиво стоял у толстого столба, того, что посередине, там, где механизм ворота. Как видно, в надежде на безоблачное небо и сияние солнца, он прикидывал, сколько сегодня выручит. Время было раннее, предобеденное, и обычные клиенты еще не покинули своих очагов. Около неподвижной карусели не было ни души. В конце площади, около калитки с навесом, ведущей во двор господина Валентина Попеску, бывшего преподавателя латинского языка, а теперь пенсионера, я увидел нашего астронома. Костин что-то пылко доказывал своему собеседнику — по-видимому, воспевал в пламенных речах владычество своих звезд. Вдруг моя племянница Смэрэндица ахнула. Я быстро к ней повернулся, увидел, что она порозовела от стыда, проследил за ее взглядом и сразу понял, в чем дело.

В тени полотняного шатра, недалеко от хозяина карусели, облаченного в плотный суконный костюм, на рыжем скакуне спокойно и задумчиво сидел Михэицэ. Когда мы подошли ближе, он нас увидел, весь как-то просветлел и ласково улыбнулся матери. Носком туфли он нащупал стремя деревянной лошадки, спешился и помчался к нам, вытянув вперед ручонки. Астроном сразу же прервал беседу с господином Валентином Попеску и тоже подошел к нам.

Золушка мягко упрекнула мужа:

— Как же ты мог оставить ребенка одного?

— Что-нибудь случилось? — встревожился Костин. — Я дал мальчику несколько лей, чтобы он покатался, как только пустят карусель, а сам пошел поговорить с господином Попеску. Правда, наша беседа затянулась.

Мальчик поднял к отцу свой выпуклый лоб и глаза в золотых крапинках:

— Когда ты пошел к господину Попеску, я отдал хозяину два лея и сел верхом на рыжего коня. Он мне очень нравится.

Золушка взволнованно посмотрела на меня, ломая пальцы.

— Михэицэ, — ласково начал ему выговаривать отец, нагнувшись к ребенку, — ты должен был подождать, пока карусель начнет крутиться.

Ребенок не сводил с нас своих глаз, голубых, как весеннее небо.

— Я ехал верхом на рыжем коне, — ответил он, — и ускакал далеко-далеко, в те края, о которых мне рассказывала бабка Иоана.