Прохор Озорнин - На Крыльях Надежды: Ранняя проза

Федор: – Занятно, право… поделом! Валюты биржа точь дурдом!

В.В.П.: – Живут на них сплошь паразиты. Но вот теперь их карты биты.

Федор: – О том им пелось так давно, но все равно плывут на дно…

В.В.П.: – Смотреть на них не будем более – то выбор их свободной воли.

Федор: – Так, на попов уже смотрели…

В.В.П.: – Открыли тюрьмы свои двери!

Федор: – На труд отправили всех тех, не совершал кто тяжкий грех?

В.В.П.: – Дали грехи искупать тем возможность, кармы закон кто познал непреложность.

Федор: – Что же, пускай обнажат свою суть, жизни величье познав по чуть-чуть.

В.В.П.: – Будем надеяться, время им хватит, демон их больше что уж не захватит.

Федор: – Ангел-хранитель у каждого есть, слышать его – это даже как честь.

В.В.П.: – Люди, надеюсь, то скоро поймут.

Федор: – Как же поэты отныне живут?

Иван внезапно разражается победоносным криком «Я-х-у-у-у-у!» и вылетает прочь из помещения бумажного нервотрепства, постепенно все набирая высоту и как будто стремясь поскорее покинуть черту этого города. И вот, наконец, перед телезрителями начинают проплывать лесные массивы, камера ныряет резко вниз и как будто зависает на ветке какой-то из сосен. Спустя секунд десять становится понятно, что Иван просто-напросто с лету сел на приглянувшуюся ему ветку дерева точно классическая птица. Спустя еще секунд тридцать до зрителей доносятся тихие счастливые присвистывания, причем определенно человеческого генезиса. Перед телезрителями раскрывается вид на лесную полянку и кусочек небосклона, оказавшийся в объективе телекамеры как нельзя более кстати. Кажется, будто даже ведущему передалось мечтательно-весеннее настроение Ивана.

В.В.П.: – Не жить нам больше уж как встарь!

Федор: – И стая птиц уходит вдаль…

В.В.П.: – А это голубь мира кружит?

Федор: – Хороший вестник это, друже.

В.В.П.: – Вы, я смотрю, любитель птиц!

Федор: – Они предвестники зарниц.

В.В.П.: – О да, все небу столь близки…

Федор: – Поют, ты слышишь, петухи?

В.В.П.: – То боевая, Федор, птица!

Федор: – И соловья, вон, трель струится…

В.В.П.: – Ах, соловей, какая душка!

Федор: – Считает, слышишь, дни кукушка?

В.В.П.: – Упал на землю ястреб, глянь. Жрут муравьи… какая дрянь!

Федор: – Судьба печальна хищных птиц – на них достаточно лисиц.

В.В.П.: – А на лисиц довольно псов.

Федор: – И стрелки тикают часов…

В.В.П.: – И птички малые поют.

Федор: – Всех времена иные ждут.

В.В.П.: – И это знанье непреложно! Ведь снова встретимся?

Федор: – Возможно.

07.03.2011

Поначалу все они называли нас безумцами – слишком смелыми или наивными для того, чтобы посметь осуществить однажды задуманное. Может быть, чересчур большими мечтателями. Чокнутыми искателями приключений, которым не сидится в их уютных железобетонных каменных джунглях. Все они смеялись нам вслед, когда мы начали выходить из наших новых старых Вавилонов, в течение столетий угнетавших наш гордый дух. Они слали проклятия вслед уходящим, в тайне своих сердец страшась остаться покинутыми и оставленными навсегда. В первые дни Великого Исхода они пытались чинить всевозможные препятствия нам, уходящим. Ненависть и злоба их были велики. Но мы не сломились.

Человек за человеком, семья за семьей, город за городом, волна за волной – так начался наш Великий Исход. По всем четырем сторонам света расходились новые люди, уходя прочь из мест своего недавнего обитания. Мы уходили из своих каменных тюрем – нечеловеческих нагромождений гигантских уродливых монстров из камня и стекла, решивших, кажется, затмить собой само солнце. Мы без сожаления оставляли за собой темные силуэты бесконечных роботизированных фабрик, долгие годы отравлявших землю, воду и воздух, и превративших людей в ничтожное подобие машин, уничтожая их силу духа и сжигая в печи однообразия и обыденности волю к собственному преображению. Мы оставили там, в своем горьком прошлом, практически все из того, что имели – все то, что порабощало наш дух, отнимая бесценное время жизни, заставляя крутиться в уничтожающем тебя колесе непрекращающегося производства и потребления. Теперь мы шли налегке, взяв с собой только самое необходимое для грядущего нового строительства. А многого и не требовалось.

Оставались позади облепившие город жилые кварталы, вознесшиеся в небо в ожидании закономерного уничтожения небоскребы сильных мира сего, чадящие смогом фабрики, полупустые тюрьмы, полуразрушенные церкви – все то, что составляло суть старого человека. Оставались позади обнесенные железной проволокой высокие городские стены, черно-красное небо и едкий, удушающий воздух «единственно возможной свободы жить». Все это сейчас медленно и столь же неостановимо оставалось позади всех нас навсегда. Все это отдавалось на волю стихийным силам природы – тем, что гораздо мудрее нас, людей.

Процессии все шли и шли, и, казалось, что не было им конца и края. Но однажды кончились и они. Новых желающих меняться больше не осталось, и стихии поглотили тех, кто решил остаться. А вышедшие в свой последний новый поход люди разбредались по самым удаленным уголкам родной земли. Стремительно менявшийся климат их мира позволил им проникнуть туда, куда ранее практически не ступала нога человека. И они стали колонизировать эти новые территории, равномерно расселяясь по ним.

Они были теми смельчаками – или же безумцами – кто начал великое новое строительство, кто совершил, казалось бы, невозможное – не подчинил себе, а объединил себя с природой в великой гармонии и красоте. Их первые поселения стали прообразами нового расселения народов, однажды стершего все границы государств.

Поначалу им было непросто. Слишком уж привычными и отравившими кровь были методики старого строительства, слишком много нелепых стереотипов и предрассудков мучило их сознание, мешая ему полностью раскрыть себя. Слишком механистичны уже стали некоторые из них – выверены, расчерчены, размечены, рассортированы и упакованы в гробы своих прошлых взглядов. Но, несмотря на все имевшиеся на пути преграды, им все-таки удалось, казалось бы, невозможное, и помогли им в этой трансформации их собственные дети. Подлинно живые, с подвижным и открытым разумом, с богатым и образным воображением, они подсказали своим родителям самые неожиданные пути, самые головокружительные конструкции, самые удачные формы. И работа заспорилась.