Евгений Туинов - Человек бегущий

Прошло, наверное, около получаса ожидания, прежде чем он догадался, что мешал ему страх. Вообще-то Борик давно к нему привык, к страху, который сопутствовал почти всем делам его и делишкам. Страх был с ним повсюду: и когда рисковал, кидая сотни на покупку малознакомого, неизвестно, как и почем идущего товара, и когда раньше еще, в пятом-шестом классах, ходил к «Астории» утюжить фирму, и когда расплачивался с разными там прохиндеями по темным подворотням, и когда впервые к нему в руки попали доллары, и когда ходил с ними в «Березку», корча из себя иностранца… Нет, сейчас был, пожалуй, другой страх, не похожий ни на один из прежних, неприрученный, и Борик не сразу это понял. А другой он был потому, что впервые ему предстояло купить совершенно новый товар, триста граммов наркоты, травки, которую забивают в косячки и от которой потом балдеют под музыку или без и ловят глюков или кого там они от нее ловят, и лишь за одно хранение которого без цели сбыта, как предварительно прочел он в Уголовном кодексе, положено до трех лет тюрьмы или до двух лет исправительных работ где-нибудь на ударных стройках народного хозяйства. Для него как для несовершеннолетнего вышло бы, конечно, послабление в наказании, попадись он, не дай бог, но все же было страшно. Борик вытер холодные, мокрые от пота ладони о джинсы и попытался утешить себя любимой присказкой отца за преферансным столом, мол, кто не рискует, тот не пьет шампанского, но ничего из этого не вышло. Наверное, потому, что сам отец рисковать не любит ни в жизни, ни в картах, хоть и болтает всякие глупости типа — знал бы прикуп, жил бы в Сочи, не работал. Или к этому новому страху просто нужно еще привыкнуть?

Когда-то в этом подвале они собирались, наркоманы, и Борик сам помогал Алексу разогнать их, отвадить. Но если Алекс разогнал и успокоился, думать о них забыл, то Борик все же сохранил к ним маленькую тропку, оставил на всякий случай — какие-никакие, а тоже клиенты, тоже деньги платят. Хоть изредка, а он поставлял им музыкальные записи, под которые они и балдели по своим норам, вытаращив остекленевшие, мутные свои зенки на этот лучший из миров, который сузился для них до туго набитого косячка или до наполненного безумием грязного шприца, украденного где-нибудь еще в школьном медпункте. Травку эту он заказал им давно, и лишь сегодня утром позвонили, обещали принести. Нет, ему она, разумеется, без надобности, но для дела… Да, для того, для захвата власти в школе, для того, чтобы посеять панику среди учителей и родителей, для историка — пусть покрутится, для того, чтобы продавать и покупать не мешали, вертеть дела, для общего хаоса и все такое прочее. Это обязательно нужно, и он давно решился. Он им всем покажет, он им устроит сладкую жизнь, подпустит мути, подкинет работенки… Тогда уже, когда белый свет с овчинку покажется, что им его купил-продал, шведские флаги, адидасовские кроссовки, футболки и фирменные сумки? Пусть борются с другим, с чем положено бороться. А травка — это им не десяток дурачков-пятиклассников, которых отловили через дорогу от школы в доме, где идет капитальный ремонт, с пустых голов которых поснимали полиэтиленовые мешки, воняющие клеем, и еще дурных, с невыветрившимися глюками перед глазами, бледных и шатающихся пропесочивали на общешкольной линейке. Это дурь посильнее, это — сила, это — власть…

Борик взглянул на затаившийся в полумраке подвала грязный черный шланг. В слабом свете настольной лампы он походил на клубок змей или даже нет, на одну, пожалуй, змею, на большого питона, вывалявшегося в какой-нибудь амазонской грязюке. Машинально он схватил пакет с Лидиным платьем и бросил его в неожиданной, необъяснимой ярости этому грязному чудовищу. Так, наверное, перепуганные жители сказочного города кидали дракону, чтобы отстал, самую красивую девушку на расправу. Ведь, в сущности, что такое красота, если задуматься? Всего лишь звонкая монета, которой можно откупиться даже от дракона…

— Привет, — сказал ему питон таинственно и благодарно.

Борик резко обернулся. В приоткрытую дверь просунулась голова в вязаной шапочке-петушке. Киса! Краем сознания, не задетым страхом, Борик с досадой отметил, что кто-то, значит, кроме него, снабжает его клиентуру фирменными шапочками. И чтобы этому кому-то пусто было! Утром у Груни засек новую шапчонку со стороны, теперь вот этот наркоман Киса глаза мозолит. Конкуренция, конечно, должна быть, но не такая же наглая, как тут. У него ведь дома этих петушков целая стопка в шкафу лежит нераспроданных! Правда впереди сезон, так что опасения его преждевременны, а брал он их летом, естественно, чтобы подешевле.

— Принес? — спросил он Кису, спросил скорее для того, чтобы сосредоточиться на предстоящем деле, отвлечься от этих шапочек, будь они неладны, а так-то оно коню было ясно, что раз Киса пришел, значит, принес.

Тот молча протиснулся в дверь, и в руках его Борик увидел громадный полиэтиленовый пакет с ручками, пышно взбитый, как хорошая подушка.

— Как договаривались, — сказал Киса кисло.

Если бы все договоренности они еще и соблюдали, Борик усмехнулся. Не было, наверное, более безответственных, необязательных и лживых людей на свете, чем эти жалкие наркоманы. Сколько раз они его подводили! А деньги из них, долги приходилось иногда в буквальном смысле слова выбивать, как пыль из половика. Тут уж Борик бестрепетно прибегал к помощи своих архаровцев. Наркоман, он, кроме кулака, никаких резонов не признает. Впрочем, с некоторых пор Борик в долг им ничего не уступал — накладно было, нервно, да и себе дороже.

Когда-то этот Киса учился в их школе, учился хорошо, — с Доски почета его карточку не снимали, — и в институт поступил сразу. Даже баба Шура еще на позапрошлогодней традиционной встрече выпускников разных лет ставила его всем в пример с высокой трибуны — таким, мол, должен быть каждый. А каким? Уже тогда Борик знал, что Киса сидит на игле и что какой уж там пример с него — был бы жив доходяга! Институт свой Киса, конечно, вскоре бросил — это как в издевку над бабой Шурой получилось, в армию его по здоровью не взяли — до иглы и таблеток нюхал, дурак, краску, так поимел жирное пятно на легких, из дома его даже, кажись, погнали отчаявшиеся родичи, и на сегодняшний день жил он где пустят, работал кем возьмут, жрал что дадут, одевался во что придется и вообще куда-то часто пропадал с концами, ложился, как сам говорил, на грунт, но это обычно после удачных наездов за дикой конопелькой в Среднюю Азию или, ближе к осени, на Украину за маковыми коробочками. Впрочем, мирок их был тесен, и если Борик наталкивался на одного из наркоманов, то и Кису найти через него было не проблема. Дела он все же предпочитал вести с Кисой — кажется, тот был обязательнее других. Да и на случай аврала был у Борика один телефончик, по которому всегда знали, где этот беспутный Киса обретается.