Евгений Туинов - Человек бегущий

— Можно? — просунулась в дверь белобрысая башка Славки Протасова.

Вовка Цуканов машинально взглянул на часы. С начала урока прошло уже двадцать семь минут, и если бы не урок истории, то на любом другом сейчас бы наступило самое славное время — закончился бы опрос домашнего задания и приступили бы к повторению пройденного и к объяснению нового материала. Вовку поражало это скупое однообразие учительских приемов: что в старой его школе, что здесь теперь, что у Марпетки, что у Надежды Осиповны на алгебре с геометрией, что на английском у строгой Веры Вазелиновны, в смысле, Веры Валентиновны, но так уж ее тут звали за что-то, и так было веселее, что, значит, на русском с литературой… Везде, ну везде одно и то же! Бывало, правда, опрос выносили в конец урока, бывали контрольные там, диктанты и сочинения — вот и все модификации. А в общем, как под копирку. Тоска и кручина. Сейчас это особенно бросалось в глаза, потому что Вовка все еще продолжал приглядываться к новым одноклассникам и учителям, к тому, как кто из них учит и что вообще они за люди такие. После двух неполных месяцев пребывания в этой школе он твердо мог сказать только об одном учителе, что он учитель, — об Андрее Владимировиче, своем новом классном руководителе, об историке, который стоял сейчас у доски, полуобернувшись к вошедшему среди урока Славке Протасову, стоял и молчал, будто и не зная, как отнестись к такому чересчур уж нахальному опозданию.

— Заходи, Слава, — велел наконец Андрей Владимирович. — Чего-то ты у нас сегодня припозднился, однако. Вот я тебя с порога и спрошу: есть ли суша в Северном Ледовитом океане к северу от Новой Земли?

— А на какой я урок опоздал? — улыбаясь, спросил Славка.

— На мой, — сказал Андрей Владимирович и развел руками.

Вовка не сомневался, конечно, что Андрей Владимирович и нужные найдет слова, и тон возьмет правильный, и не станет задавать дурацких вопросов этому сутулому фитилю Протасову. Будильник у Славки не прозвенел, что ли? Стандартная отговорочка. А историка, казалось, больше занимало не то, какие они, его восьмой «Б», а то, что и они ведь на него, на учителя, смотрят и что-то там каждый из них думает о нем, об истории, вообще о жизни. Во всяком случае, спросить он мог о чем угодно, так что Славка Протасов не случайно улыбается сейчас, выжидательно взглядом окидывая класс, будто прося подсказки. На истории и такой вопрос… Вовка и сам, пожалуй, растерялся бы.

Славка подмигнул Груне, сидевшему возле Вовки Цуканова, и предположил неуверенно:

— Кажется, есть к северу. Это же географию вспоминать…

— А ты и вспомни. Ну-ну-ну, смелее! — поторопил Андрей Владимирович.

Вовка наконец и сам вспомнил, что севернее Новой Земли в Баренцевом море, там, где меридианы на карте, как волосы в пучок, собраны к полюсу, небольшой кучкой разбросаны острова архипелага Земля Франца-Иосифа. Славка чесал уже в затылке, переминался с ноги на ногу. Но на уроках Андрея Владимировича подсказывать было не принято.

— Ты-то знаешь, умник? — горячим шепотом спросил Вовку Груня.

Вовка кивнул.

— А что, трудно подсказать? — прошипел Груня и сердито ткнул Вовку локтем в бок.

Вовка уже знал, что Груня со Славкой друзья с первого класса и до гроба, так что на тычок не обиделся.

«Земля Франца-Иосифа», — написал он на бумажке и молча придвинул ее локтем к Груне.

— Ага, — обрадовался, но тут же скис он. — Не выговорить ведь, зараза!

— Пусть скажет, кто знает, — попросил Андрей Владимирович, отворачиваясь от Славки.

— Земля Франца и Иосифа…

Это из девчонок кто-то сзади. Дура! Вовка даже не стал оборачиваться — весь класс уже смеялся.

— Чей-то они, че? — спросил Груня тихонько и нетерпеливо.

И этот, значит, не врубился. Вовка объяснил ему на ухо. Груня наконец засмеялся вдогонку.

— Кто поправит? — улыбаясь, спросил Андрей Владимирович.

— Франца-Иосифа, — промямлил Славка Протасов.

— Наконец-то!.. — обрадовался Андрей Владимирович. — Это я, собственно, к вопросу о переименовании улиц. Садись, Слава. Чья записочка? Ах, да, тайна…

— Покрытая мраком, — утробным голосом продолжил за него Груня.

Вообще-то у этого историка было все не как у людей. Впрочем, Вовке так нравилось. А ведь любую учительницу хоть в этой, хоть в старой его школе Грунина шалость вывела бы из себя. А Андрею Владимировичу хоть бы хны.

— Не надо мыслить штампами! — только и кинул он в ответ.

Или этот маленький ящичек с прорезью — вон, у доски висит, похожий на урну для голосования, закрыт на крошечный замочек. Каждый желающий из них, из учеников, может бросить туда бумажку без подписи с любым вопросом классному руководителю, вопросом, конечно, трудным, одним из тех, в которых стыдно признаться вслух и на которые взрослые то ли не любят, то ли не знают, что отвечать, — типа: отчего бывают дети и все такое прочее… Пожалуйста… Или его зачеты, как в институте, с настоящими билетами, отпечатанными на машинке. Прямо взял и устроил в начале этого учебного года такой вот зачет, чтобы выяснить, что у кого осело в памяти после седьмого класса, что выветрилось. Качество, значит, своей прошлогодней работы проверял. Или зачем тогда ему это? Потом недавно совсем анонимные анкеты его с довольно, правда, наивными вопросами о смысле жизни. И там же: «Твоя любимая рок-группа?» Вовка тогда ответил: «Нету любимой». И на всякий случай заглянул через плечо к Груне, подглядел в его каракули: «Люблю все сразу». Короче, этот Андрей Владимирович радовал собой, и Вовке уже нравился. Иногда, как вот сейчас, историк весь урок посвящал разбору бумажек из ящичка. Не, ну все не как у людей, в том смысле, что все как надо, конечно, только другие учителя так почему-то не делают.

— Кто-то у нас, видимо, почитал хорошую книгу о старых и новых названиях улиц и площадей Ленинграда, теперь спрашивает: почему переименовали? — Андрей Владимирович замолчал и пошел по проходу между столами привычной своей походочкой, малость смешной — руки за спину, ноги где-то сзади, а сам подался корпусом вперед — пошел, видимо, в раздумье, но в любую секунду можно было ждать от него перемен, в любую секунду мог он заговорить, увлеченно, с жаром, носясь по классу и размахивая руками, и вдруг остановиться перед тобой и, оборвав свою фразу на полуслове, спросить: «Что?» — и ты ведь должен, потому что каждый в классе, похоже, так считает, должен ты досказать неоконченную его фразу, хотя бы попытаться. — Отвечаю, — вскрикнул Андрей Владимирович, продолжая дефилировать по проходам. — Всегда переименовывали по какому-нибудь, кажущемуся очень серьезным в то время поводу. Иногда удачно, и новое название приживалось в народе, иногда маху давали, как с Невским, например, проспектом когда-то. В газете вчера читаю: «Верните имя». Может, встретил кто заметочку? Тоже вот требуют переименовать Землю Франца-Иосифа в Барьер Кропоткина. А ну-ка, посмотрим вместе, справедливо ли требование…