Евгений Туинов - Человек бегущий

Это, конечно, он правильно делает, что вовлекает их всех в обсуждение, заставляет самостоятельно мыслить. Это Вовка понимал. Ну а так, конечно, ясно, что нечего больше потакать исторической несправедливости, воскрешать тени династии Габсбургов с ее Францем-Иосифом I, императором Австрии, королем Венгрии, а потом и монархом Австро-Венгрии. Лучше уж анархист князь Кропоткин, который еще в юности эту землю чуть ли не за письменным столом открыл, теоретически обосновал ее существование. Лучше и справедливее. Ну и потом, — это уж как водится, — у нашей державы средств на экспедицию не хватило. А австрийцы тут как тут — сплавали, обнаружили архипелаг и назвали, тоже как водится, в честь своего тогдашнего монарха. И вообще после революции эта земля к нам отошла на законных основаниях, так что как хотим, так и переименовываем! И Вовка не заметил, как вместе со всеми заорал, притопывая под столом ногой об пол:

— Назад!.. Вернуть!.. Кропоткина!..

— Почему? — перекрикивая всех, спросил Андрей Владимирович и указал пальцем на Груню: — Ты как думаешь?

— По мне, хоть бы и так оставить, — рассудил Груня, вставая. — Ага! Что такого? Чего орать-то тут без толку? Фирменное название…

— Как «адидас», что ли? — спросил кто-то из девчонок.

— Не-е… На Пинк Флойд смахивает, — спокойно сказал Груня.

Вовка кисло усмехнулся. Думает этот Груня вообще когда-нибудь о чем-нибудь другом, кроме своих рок-ансамблей? Или как их там — рок-групп, что ли?

— А патриотическое чувство не протестует? — уточнил Андрей Владимирович.

Груня пожал плечами.

— Это как? — спросил он простодушно.

— Садись, — велел Андрей Владимирович. — Кто думает иначе?

Ну, конечно, иначе думали все остальные в классе. Вовка даже руки не поднял. Сейчас вызовут какую-нибудь активистку, вроде Лоры Бутузовой, так она сразу даст Груне отповедь в его космополитическом заблуждении.

— Вижу, вижу, — как бы разочаровал его Андрей Владимирович, — иначе думают многие. Так что не надо и отвечать.

— Ты чего, серьезно, что ли? — шепотом спросил Вовка у Груни.

Все-таки странный он был, его сосед по парте, — то ли тупой, да вроде бы нет, то ли циник такой, что хоть трава не расти вокруг него — как ДДТ вытравит, да как бы и циником его не назовешь, то ли просто ему все до балды, до фени, до лампочки — поди разбери. Вовка к нему все два месяца приглядывался, до сих пор не понял.

— А чего он вечно выламывается тут? — огорошил его Груня. — Ага! Все не как у людей норовит, все с подходцем…

Вовка промолчал, но за Андрея Владимировича было обидно. Однако тут все так громко засмеялись, все давно уже смотрели куда-то назад, это они с Груней заболтались и пропустили, кажется, начало чего-то. На своей последней парте, подложив руку под голову, спал Славка Протасов. Его распушенные губы мерно двигались, подчиняясь дыханию, щека раскраснелась, а нос выдавал такие нежные трогательные посапывания, что Славку почему-то сразу стало жалко.

— Тс-с-с! — приложив палец к губам, оборвал всеобщий смех Андрей Владимирович. — Зачем человеку мешать, — продолжил он шепотом и взглянул на часы. — Скоро все равно перемена, так что давайте-ка на цыпочках, потихоньку и в коридор. Пусть он отдохнет. Не будем назойливыми!

И уже некоторые, самые послушные, сдерживая хохот, крались на цыпочках к двери, уже вставали другие, зараженные их примером… Вовка тоже было поднялся, Но его опередил Груня. Он с нарочитым шумом вскочил из-за стола и, подбежав к Славке, толкнул его в бок.

— А-а? — тяжело вскрикнув, оторвал Славка голову от стола. — Что? Куда?..

— Да вставай ты, ей-богу! — велел ему Груня. — Тут на тебя уже билеты скоро продавать начнут. Цирк. Ага! Ну что, что уставились-то? — одернул он самых прытких. — Не видите, не выспался человек.

И тут прозвенел звонок.

Андрей Владимирович как-то холодно выкрикнул сквозь общий шум и гвалт:

— Будем считать, что у нас состоялся классный час. Слава Протасов, собирайся — и домой. Дома надо спать, дома!

— С вещами!.. Ага? — то ли спросил, то ли так, как всегда, подурачился Груня.

Вовке показалось, что в чем-то он его стал понимать, этого соседа по столу. И Андрей Владимирович был далеко не идеален, как выяснилось. Только Славку было почему-то по-прежнему жалко. Уж очень суетными были его движения после прерванного сна, неуверенным, виноватым был взгляд. Стихи он ночами сочиняет, что ли?

Вот и Славка ушел… И не с кем было больше посоветоваться, то есть Грушенков и не собирался открываться Славке в своих денежных затруднениях, но было противно терять саму возможность открыться. Все-таки худо ли, бедно ли, а он привык уже к тому, что у него есть в жизни старший брат Серега и друг Славка Протасов, два близких человека, — мать не в счет, что она понимает? — которые его приемлют таким, каков он есть. И за два последних года, пока брательник служил свою срочную и с ним можно было только переписываться, Славка сделался ему очень близким человеком. А Борик шутить не любит, так что двадцать карбованцев ему вынь да положь к последнему уроку. А вот взять и попросить у классного, пойти прямо сейчас в учительскую и попросить. Спросит, зачем, сказать, что надо и все тут. Вот и поглядим, каков он на самом деле. Жмот или не жмот. А то развел тут странности — обалдеть, какой он ни на кого не похожий, демократ, на любой вопрос у него готов ответ… И что он ответит, если денег у него поклянчить? Не навсегда ведь, а в долг. Но все равно… Даст, хорошо, не даст — тоже хорошо, потому что с ним, с нестандартным, с не от мира сего, все ясно тогда. Ведь не может же такого быть, чтобы у него, у учителя, чтобы денег с собой не оказалось. А даже если и нет у него, если жена ему по рублю всего в день, как мать когда-то отцу, выделяет, пускай займет у кого-нибудь из своих — взрослые же, зарплату получают. Короче, пускай покрутится. Куда он денется!..

И вдруг Грушенков понял, что Андрею Владимировичу действительно ведь некуда было деваться, попроси он у него двадцать эти рублей сейчас. Он даже не знал, почему так выходило, но выходило же, ей-богу, выходило, как дважды два — четыре, потому что он, Грушенков, засек его на этой шуточке со спящим Славкой, еще как засек, и теперь, чтобы отказать, Андрею Владимировичу нужно было… Даже непонятно, что… Да нет, понятно, конечно, — нужно было что-то там из своих принципов пересмотреть… Ну не пересмотреть если, то здорово поступиться. Ведь он как бы сейчас виноват перед ним, перед учеником своим Грушенковым. Как же он с деньгами-то выкрутится? В общем, иди и бери его тепленького. Ага! Надо же!.. Но Грушенков почему-то уже знал наверняка, что не пойдет ведь и не попросит, не сделает этого. А сама возможность — она радовала. И здорово он его за Славку наказал. Ущучил! Пускай, пускай… А деньги — ладно. Можно от Борика и в рожу схлопотать. Первый раз, что ли? Но просить у человека денег в такой его крайности, просить, когда он отказать не сможет, — этого нельзя. Грушенков не знал почему, но чувствовал, что нельзя, и баста, уверен был.