Лора Докрилл - Широкая кость

Однажды я смотрела документальный фильм про мальчика, который страдал от ужасной болезни, его кожа была как будто съеденной. Вся раздраженная и в крови. Даже прикосновение ткани причиняло ему боль. И вода в ванне. Ему приходилось постоянно мазаться толстым слоем лечебной мази и увлажнителя, чтобы ничего не терлось о его истонченную воспаленную кожу. И накладывать повязки, как мумия в сложном одеянии из бинтов и подушечек… В одежде он выглядел как пугало, из-за прокладок между одеждой и кожей казалось, что он набит ватой. Или как ребенок в маскарадном костюме толстяка.

Вот я и представляю себе: если люди вдруг подумают о моем скелете, я буду выглядеть для них так же? Как будто он спрятан для защиты. Спрятан под жиром?

Мне не нравится вылезать из бассейна, подтягиваясь на руках, как в рекламе, я боюсь, что руки у меня слишком слабые, чтобы вытянуть мой вес из воды, и в конце концов я буду выглядеть в точности как Небыть, когда он пытается залезть с улицы на высокую стену и опрокидывается на спину. Собаки тоже смущаются, вы не знали? Я пользуюсь лесенкой, несмотря на то что задеваю задом о стойки, а ступеньки подо мной гнутся и скрипят, как будто я вот-вот сорву их со стены. И люди пялятся.

Их взгляды я спиральными кругами смываю в слив.

Не высушив до конца волосы, я оглядываю зал. Думаю, что влажные волосы – ясный знак, что я собираюсь уходить, и никакой Тодд или другой личный тренер не заманит меня на кардиотренажеры.

Зал просторный и белый. И совершенно пустой. Только ряды и ряды совершенно одинаковых штуковин. Уродливые блестящие машины, фыркающие и ухающие, и выставляющие напоказ свои хай-тековые мускулы. Я представила, как это выглядит, когда здесь полно народу: все двигаются одновременно, как муравьи. Как в каком-нибудь видео с музыкой «Дафт-Панк». Сплошные роботы. Серебристые, серые и черные. Головокружительная поп-музыка завлекает внутрь, так и зазывает встать на одну из машин и попытать счастья, пронизывая своим отражением коридоры из миллионов зеркал. Я озираюсь, пытаюсь угадать, для чего служат гигантские цветные надувные пузыри. Оказывается, тренажерный зал – это электронная футуристическая игровая площадка для тех же людей, что пьют двойной эспрессо.

Я полощу рот водой из фонтанчика и удаляюсь. По дороге прохожу мимо зала, полного людей, быстро-быстро крутящих педали стационарных велосипедов под громкую-громкую музыку, а по стенам скачут дискотечные огоньки.

Мимо проходит сотрудник зала с папкой в руках. Молодой парень, не Тодд, на лице следы от угревой сыпи.

– А что это там происходит? – спрашиваю я.

– Это велотренажеры.

– А почему бы просто не покататься на велике по улице?

Он смеется, хотя ему не смешно. Это неестественный смех.

– Можно, конечно, но такого потоотделения не достигнешь. Плюс музыка: видите, как они качаются вверх-вниз и вправо-влево? На улице так не сделаешь.

Я продолжаю смотреть. Выглядит весело. Я произношу это вслух:

– Выглядит весело.

– Попробуйте, – предлагает он, но голос полон сарказма.

– Хорошо. Попробую, – отважно говорю я. – Когда следующее занятие?

– Сегодня вечером. Но нужно прийти пораньше, зал быстро заполняется.

– Отлично, тогда до вечера.

Я иду прочь, чувствуя себя, как звезда музыкального видео, а парень с угрями небось думает: ух ты, бог ты мой, какая крутая девчонка. Но скорее всего, он ничего такого не думает.

Я начинаю прокручивать в голове причины, по которым не смогу прийти на велотренажеры:

Я уже была сегодня в спортзале, не хочу, чтобы это выглядело как мания – хорошая причина.

Сегодня слишком жарко и солнечно – тоже неплохо.

Кроссовки не новые, может быть, они не подходят для велотренажеров – правдоподобно.

Нужно побыть с Дав – хм-м… она, честно говоря, предпочла бы, чтобы я была здесь.

– Привет, гномик. – Это мама. Экран моего телефона сразу запотел. – Я сегодня немного задержусь на работе, не купишь кое-каких продуктов?

Я отвожу трубку от уха и сердито ворчу в темноту. Почему она считает, что если я дома, то автоматически становлюсь домашней рабыней? Это бесит. У меня нет неиссякаемого источника денег, мама, и свободного времени тоже в обрез.

– Ты слушаешь? – продолжает она. – Я планировала вкусненький греческий салат: фета, оливки, помидоры…

– Я знаю, что такое греческий салат, мам.

– Вот и хорошо. Договорились? Я попросила бы отца, но он же, как всегда, купит не то. Денежки тебе отдам, когда приду. – Она никогда не отдает.

– Не могу, – говорю я. – Извини.

– А почему? Чем ты так занята?

Я делаю глубокий вдох. Потому что если я это скажу… слово не воробей.

– Мне нужно купить спортивный бюстгальтер.

– Спортивный бюстгальтер… а… правда? Звучит… лихо.

– Не зли меня, а то я вообще не пойду.

– Ладно, успокойся, а куда ты собралась?

– Я… иду на велотренажеры. В спортзал.

– О! Но это же… это превосходно! – Слишком много радости в ее голосе. Это бесит еще больше.

– Да, так что извини, мне не до твоих греческих штучек.

– Нет-нет, конечно, не волнуйся, я все куплю сама, удачи тебе… на велотренажерах. – Ее голос звенит. – Иди, детка!

Ну все… иду.

Для меня это пищевой ад. Не знаю, можно ли технически считать их пищей, но гадость еще та. Вообще не понимаю, зачем нужен энергетический напиток в обычный день, ведь пока еще мы все нормальные люди, питающиеся нормальной пищей. Люди рожают детей, покоряют горы, охотятся, разводят костры, пишут романы, красят потолки, высекают скульптуры из мрамора, до бесчувствия терзают… допустим, арфу, изобретают всякие вещи, и все это без энергетических напитков. Если бы они хоть были вкусные, но на вкус они как двухпенсовая монета в сочетании с кровью, и после них изо рта плохо пахнет. А сколько детей их пьет! Как будто двенадцатилетнему ребенку не прожить без энергетика. Когда нам было двенадцать, нам скорее требовался транквилизатор.

Перед занятием почти все посетители зала накачиваются энергетиками. Моя бутылка обычной воды выглядит здесь неуместно. Я надела леггинсы в тигровую полоску и лиловый спортивный бюстгальтер, а сверху накинула футболку. Я не думала, что все будут так мрачно одеты. Чувствую на себе взгляды, оценивающие мои габариты. В зале я самая толстая. Наконец мы забираемся на эти велосипеды. Некоторые целую вечность возятся с ржавым сиденьем и регулируют высоту. Я запрыгиваю на свой. Сиденье тут же врезается мне в ягодицы, тонет под моим весом. Бедрами я чувствую его твердые края. Мы ждем инструктора, многие неловко кашляют и шмыгают носом. Некоторые делают «растяжки» перед занятием. На одной женщине шлем с визором. Визор. На кой ляд? Что это, Тур-де-Франс? И тут входит она. Вовсе не тот парень, с которым я общалась. Занятие ведет Ибица. Черт бы ее побрал! Ее похожие на головастиков брови сведены в постоянной недовольной гримаске. Она здоровается с нами так, будто мы группа сопливых детей, только что заблевавших весь пол морковным пюре. Я заранее боюсь ее «указаний». Я жму на педали моего велика. Они не двигаются. Как я ни давлю на них ногами, не крутятся, и все тут. Все равно что мешать бетон. Стойте! Стойте! Занятие отменяется, мой велик сломался. В ответ велосипед издает агонизирующий скрип, как недовольный мул, требующий: «Слезь с меня!»