Васил Попов - Корни [Хроника одного села]

А теперь они втроем сели за стол президиума, положив руки на выцветшую кумачовую скатерть, — Лесовик в центре, Генерал и Гунчев по бокам. В тишине было слышно, как Генерал — в накинутом на плечи кителе без погон, при пяти орденских колодках с левой стороны, над карманом, — медленно и сосредоточенно чинит карандаш. Лицо широкоскулое, загорелое, нос массивный, слегка на сторону, губы белые, обветренные; они быстро пересыхали, и он их все время облизывал. Гунчев устремил глаза в одну точку — такие кроткие, женские глаза, полные нежности; его большие, широкие, как лопаты, ладони лежали на скатерти, один ноготь был совсем черный… «Все же мы — сила! — подумал Лесовик, — Пусть нас только трое, но мы — сила».

Генерал поправил чистые листы — на первом большими буквами сверху было написано: «Протокол» — и откашлялся.

— Начнем, товарищи, — сказал Лесовик. — Партийное собрание считаю открытым. Итак, прежде всего повестка дня. Выбирать президиум, я думаю, незачем…

— Абсолютно, — сказал Генерал.

— Так, — продолжал Лесовик, — протокол вести будет Генерал. Предлагаю один-единственный вопрос: обсудить положение.

— Слушай, Лесовик, до каких пор мы будем его обсуждать?

— Гунчев, я тебе слова не давал. Если хочешь внести предложение или поправку к повестке дня, предоставляю тебе слово.

— Зачем мне слово? Не хочу я слова. Я только так…

— Значит, других предложений по повестке дня нет?

Гунчев мигнул. Генерал держал наготове остро заточенный карандаш, его светло-голубые глаза ждали.

— Нет, — заключил Лесовик.

«Нет? Как это нет? Жители нижнего квартала требуют две бригады, а народу у них только на одну. Кто будет бригадиром? Сеиз или Сарандев? Звено Графицы подняло вопрос о натуральной оплате — почему она не для всех одинакова? Нужно послать двоих на курсы трактористов. Один есть — Иван Стоянов, а кто второй? Йордан Брадобрей учиться на тракториста не хочет, они вдвоем с Гунчевым — бригада, ударная, для самых тяжелых работ, на любом участке… «Верно, Гунчев?» — «Верно». Второй вопрос: борьба с религиозными предрассудками. Нужно: а) пресечь вражду из-за аиста, свившего гнездо на церковном куполе, под самым крестом. Кто прав? Причетник, который старается прогнать его с крыши, или бабки? Действовать спокойно, методом убеждения; б) усилить антирелигиозную пропаганду, активно включившись в атеистическое движение. Провести беседу с бабками. Спокойно, методом убеждения; в) бабки не хотят попа, хотят сами отпевать и хоронить усопших, сами мести и убирать церковь, сами покупать и продавать свечи, которые хранятся в коробке из-под печенья. Обсудить, что ставить на могилах — кресты или пирамидки?.. Следующий вопрос: положение со Спасом. Если он будет продолжать высказываться против народной власти и кооперативного строя, принять строгие меры. «Какие меры, Лесовик?» — «Если не возьмется за ум, меры найдутся. В конце концов, пролетарская мы диктатура или нет?» Вопрос третий: открыть детские ясли… Вопрос двадцать третий: закрыть детские ясли. У нас в селе только один ребенок — Димитр, сын Зорьки и Недьо… Постойте, не сбиться бы с повестки дня. У Зорьки и Недьо уже есть сыновья и дочери в городе, и внуки у них есть, а они решили пожениться. Морально это или аморально? Обсудить это на партийном бюро, хотя оба они беспартийные. Резолюция партийного бюро: «Пусть поженятся — столько лет в селе не было свадеб, — а детям и внукам написать официальное письмо, подписанное Лесовиком. Зорька и Недьо всегда были добрыми соседями и жили в согласии, дети же их бросили, приезжают раз в два-три года…» Поставить на вид Бе-же-де, чтобы перестал распускать сплетни. «Как это поставить на вид, ведь он не член партии?» — «Ничего, что не член…» Следующий вопрос: о школе, ее бывшем директоре, учителе Димове, и школьном звонке, в который он звонит когда попало без всякой надобности. «Пусть учитель Димов вернет земной шар в форме глобуса, который он забрал к себе домой…»

Все эти вопросы, стоявшие когда-то на повестке дня, мелькали один за другим в голове Лесовика, без дат и без определенного порядка, настоящее партийное собрание слилось и перепуталось с другими партийными собраниями — других лет. Гунчев и Генерал терпеливо ждали. Наконец Лесовик спохватился и повторил:

— Значит, нету. Генерал, запиши, других предложений по повестке дня не поступало.

— Уже записал.

— Тогда перейдем к обсуждению вопроса: создавшееся положение. Я коротко его изложу.

«Значит…» — начал Лесовик и больше часа говорил о селе, социалистической сознательности, дезертирстве, Рисене, Ликоманове, который приезжает чуть ли не каждый день и переманивает к себе людей, и его, Лесовика, агитирует. О том, что он уже в сотый раз сказал Ликоманову «нет!», хотя есть относительно него решение окружного комитета партии…

— Ликоманов настаивает, чтобы я стал заместителем председателя агропромышленного комплекса. Может, мне влепят выговор, но я село не брошу, пока в нем остается хоть один человек, пока жива бабка Воскреся!..

— Да бабка Воскреся вообще никогда не помрет, — прервал его Гунчев. — Она всех нас принимала и повивала, всех обмоет и проводит на тот свет.

— Гунчев, потерпи, пока кончу, — сказал Лесовик, — потом дадим тебе слово. Смертная бабка Воскреся или бессмертная, это сегодня на повестке дня не стоит, а вот Спас… У него уже семь домов, и если дальше будет так продолжаться, все село перейдет к нему в руки. А вы бежите! — Он откашлялся, понимая, что переборщил. Генерал и Гунчев терпеливо слушали его и, по крайней мере сейчас, никуда не собирались сбегать. — Это я так, обобщенно…

Он говорил о вещах, всем хорошо известных. О Рисене, об агропромышленном комплексе, о расширении и росте интеграции, о слиянии кооперативной и государственной собственности. Разъяснил, что это будет второй этап, но что дело не в земле и собственности, а в людях, в том, что в селе уже не осталось народа, что земля пустует, что в прошлом году остались неубранными и виноград, и яблоки, и хлопок, и кукуруза, что даже Улах покинул село и тем самым сократил его население сразу на шестнадцать душ и одну в проекте, что Бе-же-де и жена его Мицка переселились в Рисен, а железнодорожную станцию ликвидировали за ненадобностью, и т. д. и т. п. … Потом он вернулся к домам, напомнил, что они в свое время были построены на иностранную валюту, что земля у них скудная и всегда была скудной, что надо что-то делать, ведь дома стоят, и школа построена, в скотный двор, только вот людей нет, и в этом все дело. Вопрос — как удержать тех, кто остался, кто не сбежал, больше того: что сделать, чтобы и другие вернулись.

— Других нам уже не вернуть, — снова подал голос Гунчев, — разве что Иларион снова приедет, чтобы выкупить у Спаса свой дом. Спас и во второй раз взял с него на пятьдесят левов больше.