Алан Холлингхерст - Библиотека плавательного бассейна

Габриель приподнял мне голову и пристально посмотрел на меня, а я, расстегнув ему рот, вдохнул горячий воздух, выдыхаемый им, и запах дорогой кожи. Я принялся покусывать его гибкое, хотя и слегка оплывшее тело — оно мне все же понравилось. Маска ему во многом мешала, и когда я перестал тыкаться в него носом, он резко перевернул меня на живот и раздвинул мне ноги. Встревоженный отсутствием смазки, я начал было протестовать, и вдруг почувствовал, как вверх по бедру медленно поднимается что-то холодное и влажное, точно собачий нос. Испугавшись, я оглянулся и увидел, что этот безумец уже достал откуда-то гигантскую розовую искусственную елду, скользкую от вазелина. Из-под маски послышалось его нервное хихиканье.

— Хочешь понюхать «патрончиков» [223] «Патрончики» — ампулы с амил-нитритом, наркотиком, который вдыхают, разбив ампулу. ? — спросил он.

Я повернулся, приподнялся и заговорил, придав своему голосу странную интонацию, словно придуманную мною специально для этого случая:

— Слушай, приятель, чтобы выдержать пытку этой штуковиной, мне понадобилось бы нечто более существенное, чем «патрончики».

Я был отнюдь не против такого насилия, которое накануне вечером применил Абдул, но мне претила одна мысль о том, что кто-то будет запихивать неодушевленные предметы в мои нежные внутренние проходы. Габриель отвернулся, отошел в дальний конец комнаты и — раздраженно, обиженно или беспечно, определить я не смог, — швырнул громадный пластмассовый фаллос в ванную. Я представил себе лицо горничной, которая найдет его там, когда придет прибираться и менять постельное белье.

— Ну что ж, значит, я тебе не так уж и нравлюсь, — невнятно произнес он сквозь кожу.

— Ты мне очень нравишься. Просто я уже смотреть не могу на этот переносной магазин игрушек. — И, решив, что мне лучше уйти, я потянулся за джинсами.

— Я мог бы высечь тебя, — предложил он, — за тот ущерб, который вы нанесли моей стране во время войны.

Видимо, он и вправду считал, что, прибегнув к этому последнему ухищрению, все-таки сумеет возбудить мой интерес; а я не сомневался, что в одном из многочисленных предметов его багажа лежит страшноватая с виду плеть.

— По-моему, старик, ты слишком серьезно воспринимаешь метафорическую связь политики с сексом, — сказал я. И мне почудилось, что всё происходящее перерастает в сцену из какого-то скучного европейского фильма, герои которого бесстрастно выражают свои левые взгляды.

Я оделся и вновь повесил на плечо свою сумку, а Габриель всё бродил по гостиной с огромным, лишь едва заметно поникшим концом, но его эрекция уже не вызывала у меня интереса. Остановившись, я посмотрел на него, а он, что-то пробурчав, с трудом, обеими руками, стащил с себя маску. Его волосы, мокрые от пота, встали торчком, а чисто выбритое оливковое лицо порозовело — так, словно мы только что просто предавались любви. Я подошел и поцеловал его, но он, стиснув зубы, не ответил на поцелуй; при этом он стоял подбоченясь. Из номера я вышел не попрощавшись.

Ну что ж, так мне и надо, подумал я, когда, с трудом ориентируясь, брел по одинаковым ковровым дорожкам коридоров — Филовой территории, места, где он работал. После всей этой истории я, конечно, пришел в возбуждение и наверняка уже опоздал к Филу, который мог бы утешить меня без лишних сложностей. Безусловно, гостиницы и должны быть средоточиями подобного рода связей: случайные встречи в баре, незапертые двери соседних номеров. Мой маленький греховодник Фил мог бы разбогатеть, ублажая поистине очаровательных мужчин — причем не все из них оказывались бы такими извращенцами, как этот привлекательный Габриель. Впрочем, не исключено, что и Фил уже привлек внимание Габриеля.

Я нашел нужный закоулок рядом со служебным лифтом и крутым пролетом лестницы, ведущей наверх, в Филову мансарду. Эта небольшая часть гостиницы, убогая и мрачноватая, явно не была предназначена для публики, и все же я полюбил ее так, как никогда не смог бы полюбить ни одно из остальных помещений этого чудовищного здания. Маленькая комнатенка — и скрытая от взглядов крыша над ней — в общем-то не представляли собой ничего особенного, но, подобно домику влюбленных в мюзикле «Чай для двоих», они прекрасно подходили для нашего романа. Я был уверен, что не застану Фила — что он уже давно беззаботно пьянствует где-нибудь с друзьями, — но мне хотелось войти, открыть окно и немного успокоиться, просто посидев там — без него, зато среди его одежды. Однако, едва я вставил ключ в замок, как из комнаты донесся приглушенный крик — мне показалось, что удивленный.

На кровати, друг против друга, стояли на коленях Фил и Билл. Биллова рука лежала на плече у Фила — ни дать ни взять два школьника, собравшиеся друг другу подрочить. Их стоячие концы, приведенные в готовность, как у оргиастов на греческой вазе, на удивление быстро обмякли под моим ничего не выражавшим взглядом. Куда им до бесхитростного приапизма Габриеля! Однако, несмотря на смущение, у них хватило дерзости, чтобы ничего не пролепетать в свое оправдание — да и вообще не сказать ни слова. А я попросту не знал, что сказать. Помню, я сглотнул слюну, покраснел и, словно еще не веря своим глазам, внимательно оглядел комнату в поисках дополнительных улик. Никаких признаков лихорадочной страсти я не заметил. Брюки Билла были аккуратно сложены, а его огромные трусы висели на спинке стула, расправленные, как салфетки для мебели. Я несколько раз кивнул, а потом медленно вышел и закрыл дверь так, словно боялся разбудить спящего. Еще не дойдя до верхней площадки лестницы, я услышал сдавленный возглас «боже мой!» — и громкий нервный смех.

Ну, а теперь — к Джеймсу. По дороге к нему мои ярость, обида, тревога только усилились, но я инстинктивно взял себя в руки, приняв безразличный вид. Я утер глупые слезы. Слава богу, мы хоть не наговорили друг другу дурацких слов, которые было бы невозможно забыть.

— Милый, виски, — вот первые слова, произнесенные мною за всё это время; при этом я чуть было не добавил: только не вздумай потчевать меня очередным душещипательным эротическим вздором.

Джеймс стоял, ел яичницу и слушал какую-то невообразимо унылую музыку.

— Неудачный день, дорогой? — спросил он тоном заботливой супруги.

— Минувшие двадцать четыре часа и в самом деле выдались на редкость ужасными.

— Ах, милый!

— Еще полчаса назад я считал, что худшее позади, — до тех пор, пока не поднялся в комнату Фила в гостинице… сам не знаю, зачем, это была всего-навсего какая-то сентиментальная блажь, мне, видишь ли, захотелось надеть что-нибудь из его одежды и немного полежать там, просто побыть Филом… Он договорился встретиться и выпить со своими ужасными друзьями. Впрочем, может, они не такие уж и ужасные, я с ними не знаком. Слушай, нельзя ли выключить эту музыку? Она действует мне на нервы.