Алан Холлингхерст - Библиотека плавательного бассейна

Я почти сразу понял, что в любом из этих возможных случаев мне несдобровать. Кабы не наша неделя любви, я бы и Артура боялся. Но я даже не осуждал его за преступление. По причине ничем не оправданного безграничного доверия я был на его стороне. Но как бы то ни было, та часть дороги — с машинами на стоянке и молодыми деревцами, — вид на которую открывался из окон, казалось, стала выглядеть зловеще. Я всматривался в это место — словно изучая фотографию под лупой, чтобы разглядеть почти неразличимые детали, — однако ни разу не заметил ничего необычного: там начинался и кончался дождь, ветер разносил повсюду мелкий мусор, гуляли с собаками дети — лениво, поглядывая на окна домов, проявляя любопытство к незначительным деталям, но не большее, чем проявляют каждодневно все люди. Даже не знаю, какой вид должна была, по моему мнению, принять угроза. Полицейской машины, и вправду остановившейся на улице, дюжего негра, ринувшегося по дорожке к дому? Несколько раз мне снилась осада: дом превращался в непрочную коробку из отдельных планок, погружался в полумрак изысканный интерьер, стены, сплошь состоявшие из треснувших, обесцветившихся жалюзи, рассыпались в прах от малейшего прикосновения. Однажды во сне к нам с Артуром пришли другие люди — старые школьные друзья, целая орава чернокожих мальчишек из «Шафта», мой дед, в отчаянии проливавший слёзы. Мы знали, что у нас нет шансов остаться в живых: вокруг царило насилие, кольцо его быстро сжималось — и меня охватил тошнотворный страх. Я проснулся, ничуть не сомневаясь в том, что сейчас умру: сердце бешено колотилось, отчего ритмично скрипели пружины кровати. Не отважившись снова заснуть, я через некоторое время сел в постели и принялся читать, а Артур крепко спал рядом. Лишь через несколько дней прошло тягостное настроение, вызванное этим сном, и я перестал содрогаться при одном воспоминании о нем. Вся округа казалась охваченной смутным предчувствием беды, и когда страх развеялся, вновь появилась надежда — словно был отменен некий приговор.

На четверг был намечен обед с лордом Нантвичем. Я объяснил Артуру, что это давнишняя договоренность, и он не преминул сказать:

— Всё нормально, старина… у тебя же своя жизнь. Со мной тут ничего не случится.

Я осознал, что мои слова прозвучали как попытка извиниться, и его одобрительный ответ меня успокоил.

— Сделай себе бутерброды с сыром, а в холодильнике осталась ветчина — можешь доесть. Купить тебе что-нибудь?

— Нет, спасибочки.

Он стоял, криво улыбаясь. Уходя, я не поцеловал его, а лишь похлопал по заднице.

Я надел костюм — может, более элегантный, чем нужно, зато он сидел как влитой и вселял в меня чувство защищенности. Наряжался я очень редко, да и на работу давно не ходил, и потому нечасто снимал свои костюмы с вешалок. Пока я не повзрослел, отец постоянно покупал мне визитки и смокинги, и я всегда наслаждался изяществом черных фраков, отложных воротников, брюк на подтяжках, жилетов: когда в «Сплетнике» появились фотографии, сделанные на свадьбе моей сестры, я выглядел на них просто неотразимо. Однако я редко носил подобные вещи. Я всегда немного смахивал на павлина, а вернее сказать, на какую-то птицу с лапами яркой расцветки — кажется, на фламинго.

Я уже опаздывал и потому поехал на такси — что заодно решило проблему поиска «Уикса». Мой отец был членом «Гаррика» [12] Клуб актеров, писателей и журналистов. , а дед — «Атенеума» [13] Клуб преимущественно для ученых и писателей. , но больше ничего я о лондонских клубах не знал. Я мог бы запросто спутать «Реформ» [14] Клуб, членами которого являются высшие государственные чиновники, политические деятели, видные журналисты. с «Травеллерз» [15] Фешенебельный клуб, членами которого являются многие английские дипломаты и бизнесмены. , и вполне возможно, что в то утро, прежде чем отыскать «Уикс», забрел бы в три, а то и во все четыре упомянутых клуба. Таксисты же — благодаря сочетанию практичности и снобизма — безошибочно различают эти клубы по их неоклассическим порталам.

— Я к лорду Нантвичу, — сообщил я швейцару, стоявшему в пыльной стеклянной будке. — Уильям Беквит.

И мне было велено идти наверх, в курительную комнату. Когда я поднимался по широкой парадной лестнице, вдоль которой висели потемневшие портреты людей с полузнакомыми лицами, к моему беззаботному настроению примешивалось смутное дурное предчувствие. Я понятия не имел, о чем мы будем говорить.

Войдя в курительную, я почувствовал себя персонажем какого-то фильма — незваным гостем, который, оглушив дубинкой санитара и надев его халат, проникает в сверхсекретное медицинское учреждение, в данном случае — в приют для людей, чью жизнь поддерживают искусственным путем. Утопая в кожаных креслах или передвигаясь мелкими, едва заметными шагами по турецким коврам, спали или готовились ко сну невероятно дряхлые старики. Это впечатление создавали седые бакенбарды и костюмы очень старомодного покроя, цепочки для часов и тяжелые полуботинки ручной работы, которым наверняка суждено было пережить своих владельцев. У некоторых из сидевших манжеты брюк поднимались на дюйм-другой над подвязками носков, и в просветах белели ноги. К счастью — вероятно, опасаясь последствий, — никто не курил. Тем не менее в комнате стоял кислый запах мужской компании, смягченный душистым ароматом лака, при помощи которого были до ослепительного блеска отполированы каминные приборы, столы и трофеи.

Лорд Нантвич сидел в дальнем конце комнаты, перед одним из окон, выходивших в маленький, невзрачный садик клуба. В этой обстановке — в отличие от той, в которой я видел старика в прошлый раз — он производил впечатление чуть ли не человека средних лет, здорового и розовощекого. Я медленно, смущенно подошел и все же добрался до его кресла раньше, чем он остановил на мне взгляд, блуждавший между карнизом и раскрытой на коленях книжкой.

— А-а… — сказал он.

— Чарльз?

— Мой дорогой… Уильям… вот те на, боже мой! — Он наклонился вперед и протянул руку — левую, — но встать даже не попытался. Мы обменялись нетрадиционным рукопожатием. — Переверните вон ту пень-колоду.

Я в нерешительности оглянулся вокруг, но по жестикуляции старика понял, что речь идет о кресле у него за спиной. Подкатив и повернув кресло так, чтобы сесть вполоборота к лорду Нантвичу, я опустился на сиденье, и оно тут же поглотило меня, сведя на нет всю элегантность моего движения.

— Удобно все-таки, — одобрительно сказал старик. — Даже очень удобно.

Я с трудом подвинулся и взгромоздился на передний брусок сиденья, усевшись более чинно — и беспокойно.

— Вам, наверно, до смерти хочется выпить глоточек. Господи! Уже без четверти час. — Он поднял правую руку, подал знак, и смахивающий на дряхлого юношу стюард в белой куртке подкатил к нам столик. — Мне еще глоточек, Перси. И моему гостю… Что вам, Уильям?