Алан Холлингхерст - Библиотека плавательного бассейна

— Я, конечно, подумаю, — уклончиво ответил я. — Дайте мне несколько дней.

Чарльз рассыпался в благодарностях. Наверняка он уже представлял себе в общих чертах, какие возможности открывает осуществление этого плана, тогда как я лишь начинал догадываться, что оно может за собой повлечь. Внезапно старик опять показался мне очень усталым.

— Идемте наверх, мой дорогой, а потом вам лучше уйти.

Оставив римлян в темноте, мы поднялись в прихожую, где я передал гостеприимного хозяина на попечение молчаливого злопыхателя Льюиса. Тот чуть ли не силой удержал старика на месте, среди картин, погруженных во мрак, и они вдвоем стали смотреть, как я вожусь с замком, а потом выбираюсь из дома.

Когда я вошел в раздевалку, Фил вытирался: это были не предварительные манипуляции полотенцем, а те последние штрихи, которым он уделял так много внимания и которые требовали сидячего положения. Нагишом на скамейке, широко раздвинув ноги и подняв одну ступню поближе к глазам, он тщательно вытирал каждый палец, а сухую розовую кожу между ними присыпал пудрой (я присмотрелся: да, «Мужская тревога»!). Подойдя к Филу чуть сбоку, я заметил, как сплющилась его задница на грубом сосновом сиденье, разглядел едва заметные волосы между ягодицами, полюбовался рельефными, уже довольно крепкими мускулами над бедрами, а потом, зайдя с другой стороны и выбрав шкафчик неподалеку, бросил взгляд на хуй и яйца, свисавшие с края скамейки. На мгновение он поднял на меня свои темные, блестящие, ничего не выражающие глаза.

— Привет, Фил.

— Здравствуйте, — сказал он, вновь мельком взглянув на меня. В его манере держаться было нечто большее, чем обычная замкнутость, а застенчивость отражалась на покрывшемся румянцем лице. Чрезвычайно небрежной походкой я подошел к зеркалу и с удовольствием посмотрел на свое — и на Филово — отражение. Делая вид, будто пытаюсь вынуть из глаза соринку, и в то же время внимательно наблюдая за парнем, я заметил, что он то и дело поглядывает на меня.

Вернувшись, я начал раздеваться. Раздевание в клубе стало для меня делом настолько привычным, что уже не возбуждало так, как где-нибудь в другом месте. И все же, снимая обувь, стаскивая с себя джинсы и видя, как Фил бросает быстрые взгляды на мой член, я чувствовал легкий любовный зуд. Одним ленивым движением я погладил хуй, словно желая выпустить его из клетки, как птицу, и подарить мальчишке, который с явно притворным равнодушием сидел передо мной, надевая короткие белые носки.

— Как дела в гостинице? — спросил я.

— Э-э… нормально, — сказал Фил, ничуть не удивившись — как это ни удивительно — моей осведомленности. — Много работы, — добавил он.

— Чем же вы там занимаетесь?

— В гостинице, что ли?

— А то где же.

— Э-э… всем помаленьку — то одним, то другим. Сейчас обслуживаю постояльцев. Сижу и жду, когда позовут.

— Гм, я тоже, — утешил его я. Но Фил был явно не из тех, кого я мог бы охмурить непристойными плоскими шутками для узкого круга. На секунду у меня возникло опасение, что он примет эти слова за чистую монету. Однако он пропустил их мимо ушей, а значит, понял, что я имел в виду — только не сумел это понимание выразить. Когда вновь воцарилось молчание, я почувствовал себя хозяином положения. Фил, уже встав, надевал свои старомодные подштанники, подобные которым носили когда-то настоящие мужчины.

— Идете на тренировку? — спросил он. Впервые Фил произнес что-то сам, без нажима с моей стороны, и хотя вопрос был задан исключительно из вежливости, прозвучал он как конечный результат долгих внутренних поисков подходящих слов.

— Именно. Правда, особо напрягаться не собираюсь. — Уже надев трусы и майку, я зашнуровывал свои белые парусиновые туфли. — Мне такая красивая фигура, как у вас, ни к чему.

На мгновение в нем взыграло нечто вроде мужского самолюбия, однако неведомое ранее удовольствие — а тайная цель всех Филовых занятий атлетизмом наверняка состояла в том, чтобы считаться красивым — взяло верх, и он улыбнулся, застенчиво и гордо.

— Вы очень любезны, — сказал он.

В тот миг человек более опытный вполне мог бы прийти в восторг от моей собственной, не столь импозантной комплекции.

Уже собравшись в спортзал, я спросил у Фила:

— Между прочим, в какой гостинице вы сейчас работаете?

Перед каждой фразой он произносил такое долгое «э-э», словно никак не мог взять в толк, с чего следует начинать высказывания.

— Э-э… ах да, в «Куинзберри».

— Значит, недалеко отсюда. — Я вынул ключ из замка.

— Да.

— Ну, до встречи.

Я торопливо шел по проходу между рядами шкафчиков, как вдруг Фил, не дав мне скрыться из виду, сказал:

— Ага, непременно как-нибудь заходите.

Оглянувшись, я широко улыбнулся:

— С удовольствием.

Он не улыбнулся в ответ. Более того, вид у него был очень серьезный. А в том, как он сказал «непременно как-нибудь заходите», было нечто небрежное, фамильярное и в то же время заранее обдуманное, чуть ли не отрепетированное — нечто, убедившее меня, что это и есть тот самый скованный, неудовлетворенный парень, у которого я отсосал в «Брутусе», и что он, нуждаясь в помощи, уже смирился с ролью моего ученика. Выдержав его пристальный взгляд, я чуть было не сказал: «А может, сегодня вечером?» Без Артура я был готов совершить любой идиотский поступок — и все же решил не торопить события.

— Как-нибудь на той недельке? — сказал я и почувствовал, что Фил успокоился.

— Отлично.

Он немного приподнял правую руку над скамейкой — удивительно трогательный, чуть ли не тайный знак. Из спортзала вышли и протиснулись мимо меня еще двое здоровяков, раскрасневшихся и потных.

— Приветик, малыш Фил, — сказал один из них, изображая из себя американца, как заведено у некоторых британских гомиков.

Я направился в спортзал, полагая, что мы пришли к некоему соглашению и теперь Фил, как и я, только о нем и думает. потом я на несколько минут заставил себя отбросить эти мысли и сосредоточился на упражнениях: лег на мат, выпрямился и приступил к разминке. Меня было очень легко растрогать, и потому я научился абстрагироваться, причем как раз в те мгновения, когда предоставлял людям возможность действовать: я заставлял себя относиться к ним — а тем более к себе самому — с легкомысленной, почти циничной беспристрастностью. Однако в те минуты, когда я сжимался в комок, вытягивался и наклонялся, стараясь почувствовать себя бодрым и энергичным, ни от кого не зависящим и легким на подъем, я снова увидел Фила и перехватил один из странных coups d’oeil [72] быстрых взглядов (фр.). , типичных не только для его нерешительного, изменчивого поведения, но и почти для всего гомосексуального общества, где счастье подчас зависит от обмена взглядами с незнакомцем. Моя поза вполне соответствовала случаю: я лежал на спине, высоко подняв и широко раздвинув ноги. Между ногами я и увидел Фила, выходившего в открытую дверь спортзала — с сумкой в руке, в рубашке с закатанными рукавами, обтягивающими бицепсы. Он вышел, но тут же вернулся и, прищурясь, заглянул в зал. Наши взгляды встретились, я поднял голову, он посмотрел чуть пристальней, а потом, вероятно, движимый скрытностью, которой отличались его поступки, повернулся и ушел, так и не улыбнувшись. Когда я приподнялся, мне показалось, что кто-то сжал мое сердце в кулаке и, проделав в глубине крошечную пороховницу, наполнил ее любовью.