Алан Холлингхерст - Библиотека плавательного бассейна

Не заходя в столовую, я, предварительно постучавшись и заглянув, вошел в гостиную, расположенную в глубине. Там было пусто и прибрано, разве что на приставном столе остались аккуратно сложенные газеты, корзинка для шитья и деревянный гриб для штопки — вещи, незаменимые в хозяйстве, которое ведет мужчина. Дверь на кухню, куда я раньше не заходил, была открыта. Настенные шкафчики с раздвижными дверцами из матового стекла, керамическая раковина, холодильник «Электролюкс» с закругленным верхом и покрытая эмалью зеленая газовая плита — всё это напоминало иллюстрацию из послевоенного издания «Миссис Битон» [80] Разговорное название популярной поваренной книги «Повседневная кухня», впервые изданной в 1861 году под названием «Книга по домоводству г-жи Битон». , принадлежавшего моей покойной бабушке. Довершали сходство штепсельные вилки из черного бакелита [81] Синтетическая смола одноименной фирмы, применяемая для изготовления электроизоляционных материалов. , исключительно двухштырьковые. Чарльз с Льюисом, очевидно, ели за небольшим столом у окна. Грязная посуда, оставшаяся после скромного обеда, была свалена в раковину.

У меня возникло сильное желание побродить и осмотреть дом, но при этом — на тот случай, если за мной наблюдают — ничем не выдать своего любопытства. К тому же я начал беспокоиться о Чарльзе. Если Льюиса нет рядом, никто не поможет старику, случись у него сердечный приступ. Я не заметил, есть ли в комнатах звонки. Возможно, я в доме один — если не считать кота и покойника. Мысль эта показалась мне не такой уж и мрачной. Я не спеша вернулся в прихожую и мельком взглянул на картины. Дойдя до лестницы, я остановился и принялся разглядывать небольшой эскиз портрета драгомана — всего несколько беглых штрихов, обозначающих тюрбан, улыбку, меч и туфли с загнутыми кверху носками. Обернувшись, я увидел, что сзади движется какая-то фигура. Сердце у меня ёкнуло и сильно забилось, но тут я понял, что просто повернулся лицом к потускневшему старому зеркалу, в которое смотрелся в прошлый раз. В темноте отражение казалось еще более таинственным, да и нервозность усиливала мой испуг. Не став задерживаться, чтобы посмотреться еще раз, я начал подниматься по лестнице.

Я никогда не носил ни туфли с металлическими набойками, ни скрипучую обувь, предпочитая повсюду рыскать неслышно. Однако сама лестница так жалобно скрипела под ногами, что идти крадучись было невозможно, и я смело, шагая через две ступеньки, поднялся на второй этаж. В тишине, стоя на верхней площадке, я услышал другой глухой звук, слабый, но гулкий, и чей-то неясный голос. Казалось, он доносится из комнаты в глубине дома, над гостиной — то есть, подумал я, скорее всего, из спальни Чарльза. Мне не хотелось прерывать какой-нибудь тайный ритуал, но я действовал исходя из более обоснованного предположения, что наверняка случилось нечто серьезное. Поначалу, когда я распахнул дверь и вошел, невозможно было понять, которая из догадок оказалась правильной.

— Чарльз! — громко позвал я.

— Ради Бога! — В ответе, прозвучавшем где-то совсем рядом, слышалось отчаяние. — Откройте эту чертову дверь… прошу вас!

Не успел я сообразить, в чем дело, на что вряд ли потребовалось больше секунды, как снова раздался тот приглушенный стук, который я слышал раньше. Подойдя к небольшой двери, я подергал за ручку и мгновение спустя с трудом повернул медный ключ. Дверь запирали редко, но замок, к счастью, еще работал. Чарльз был не очень рад. Он отошел к противоположной стене комнатки — очевидно, гардеробной — с комодом, открытым платяным шкафом и угловым умывальником, к которому и прислонился — побагровевший, с развязанным галстуком и расстегнутым воротничком, перепуганный и в то же время явно взбешенный. Старик напоминал мне боксера, загнанного в угол, но считающего своим долгом перейти в решающую и роковую атаку. Меня он не узнавал.

— Где Льюис? — Даже задавая вопрос, он, казалось, смотрел сквозь меня. Он говорил задыхаясь. — А Грэм ушел?

Я двинулся к нему, раскрыв объятия, но он шагнул вперед, не намереваясь ни здороваться, ни успокаиваться. Шатаясь, он прошел мимо, а я повернулся, чтобы его поддержать, но в результате попросту схватил за плечо и вышел вслед за ним в спальню. Там старик попытался поднять с пола опрокинутый набок стул. Казалось, эта задача ему не по силам, и я поспешил на помощь.

— Чарльз, это я, Уильям.

Старик не обращал внимания на мои слова до тех пор, пока не поставил стул, и лишь тяжело опустившись на него, молча, пристально посмотрел на меня.

— Они ушли, — сказал он после того как я сел перед ним на корточки и, улыбнувшись, с волнением взглянул на него. — Они заперли меня там… а может, это Льюис. Не хотел, чтобы я ввязывался. Только посмотрите на эту комнату.

Уже силясь подняться, Чарльз все-таки протянул мне руку, и я почувствовал, что в нем произошла перемена: хоть и не осмыслив еще логику событий, он смирился с моим присутствием. Положив левую руку мне на плечи, он навалился на меня всем своим немалым весом, и мы, словно парочка пьяных собутыльников, поковыляли к кровати. Когда мы добрались до нее, он вытянул другую руку, и этот красноречивый жест говорил об удивлении и отчаянии.

Дело в том, что на кровати лежала безликая фигура человека в натуральную величину, с нелепой панамкой на большой голове. Это было всего-навсего примитивное чучело из тех, которым школьники придают вид своих фигур, якобы спящих в полутьме покинутой спальни, однако при свете летнего дня оно — то есть постельные принадлежности, набитые бельем — представляло собой вызывающе оскорбительное зрелище. На чучело был петлей наброшен — и выставлен напоказ поверх покрывала — галстук Старой Уайкхемской школы, неумело завязанный, который на минуту воскресил в памяти то, как давным-давно, когда я был маленьким, мама каждое утро завязывала мне галстук перед зеркалом, стоя у меня за спиной. Вокруг были в художественном беспорядке разбросаны лепестки красной розы, а на легком белом покрывале, в том месте, где у чучела якобы находилось сердце, расплылось рыжевато-красное пятно, по цвету и вправду похожее на давно высохшую кровь. Я протянул руку и взял маленький пузырек, стоявший на ночном столике: это был ванильный экстракт.

Мы немного поглазели на всё это, после чего Чарльз отвернулся, а я, усадив его на край кровати, растерзал чучело, швырнув панамку на кресло и сложив галстук.

— Вы, наверно, узнаёте этот галстук, — сказал Чарльз на удивление бесстрастно. Я улыбнулся. — Состояние плачевное, да?

И в самом деле, именно такое общее состояние комнаты, в которой явно была драка, и поразило меня, когда я вошел в первый раз. Композиция, любовно созданная на кровати, причудливо контрастировала с покосившимися картинами, опрокинутыми безделушками и содержимым выдвижных ящиков, разбросанным повсюду.