Алан Холлингхерст - Библиотека плавательного бассейна

Я тут же подумал о том, не придется ли мне заключить сделку.

— Я бы купил у вас одну из фотографий Колина.

Стейнз по существу уже покинул меня, и пока в собеседники к нему набивался Гай Парвис, он крикнул:

— У меня всё слишком дорого, дорогой! — А потом состроил гримасу, вероятно, означавшую просьбу хранить это дело в тайне, и торжественно изрек: — Я ее вам подарю…

Мы с Альдо вновь остались одни. Я был чрезвычайно, чрезвычайно заинтересован в том, чтобы попозже чем-нибудь с ним заняться, но, решив, что воспитательная работа потребует слишком большого напряжения сил, стал протискиваться обратно наверх. Вознамерившись выпить еще один бокал вина на дорожку, я оглядел главный зал галереи, чтобы выяснить, не захочется ли мне сбежать оттуда с кем-нибудь другим. Зал был уже набит битком, среди гостей появились несколько миловидных мальчиков педерастичной наружности, говоривших тонкими, жалобными голосами учеников частной школы, а также настоящие гомики в кожаном облачении и кучка тех полоумных типов в моноклях и панамках, которые, видимо, постоянно живут в некоем собственном воображаемом Блумзбери [188] Район в центральной части Лондона, где с начала 20 века до Второй мировой войны существовала Блумзберийская группа творческой интеллигенции (в нее входили писатели Э. М. Форстер, Вирджиния Вулф и др.). .

Я пришел в возбуждение при виде плотного, коренастого мужчины с густыми, зализанными назад волосами и принялся с сильно преувеличенным интересом рассматривать фотографию, висевшую как раз возле его правого плеча, когда вновь затренькал колокольчик. Мы оба посмотрели в сторону двери, однако мужчина тут же отвернулся, а я, увидев, что в зал, волоча ноги, входит Чарльз, оживился, почувствовав дружеское расположение к старику и легкие угрызения совести. В последнее время я и думать о нем забыл, и теперь, увидев его в этой галдящей, приводящей в смятение толпе, вспомнил о своих обязанностях. И поспешил к нему на помощь.

— Ах… ах… — твердил он, сокрушенно озираясь по сторонам.

— Чарльз! Это Уильям.

Он тотчас же взял меня под руку.

— Я отлично знаю, кто это. Ну и оргия… Боже мой! — От него — вблизи — по-стариковски пахло потом и мылом для бритья. — Мы могли и не прийти, — признался он, и в этих словах мне послышалась шутливая высокопарность.

— Я очень рад, что вы пришли. Мы с вами целую вечность не виделись.

Старик тыкал другой рукой у себя за спиной, словно пытаясь попасть в пройму пальто.

— Это Норман, — объяснил он, когда сзади к нему подошел приободренный этим жестом человек. — Сын бакалейщика.

Норман, встав по другую сторону от Чарльза, протянул мне руку.

— Я сын бакалейщика, — подтвердил он, явно довольный тем, что его помнят по юношеской роли. Это был мужчина лет пятидесяти пяти, и потому я не сразу догадался, кто он такой. — Я работал в бакалейной лавке на Скиннерз-лейн, — сказал он, улыбнувшись и кивнув, — давным-давно, когда туда переехал лорд Нантвич.

Я понял что к чему:

— А потом вы поступили на службу в торговый флот и побывали почти во всех странах мира.

Он снова улыбнулся — так, точно ему понравилось, как я пересказал старую историю.

— Правда, я недавно уволился со службы.

Службой он, по-видимому, очень гордился, о чем говорило и всё его поведение. Одет он был скромно: серый костюм, сидевший на нем неважно, и начищенные повседневные туфли из тех, что были в моде в моем раннем детстве (нечто очень похожее отец надевал по семейным праздникам). Подобные костюмы — пиджак широковат в плечах и неплотно прилегает к шее — покупали в комиссионках студенты, и на нескольких юных модниках из числа гостей они, возможно, смотрелись бы довольно эффектно. Норман, который носил этот костюм, не помышляя о «стёбе», напоминал мне — так же, как сорок лет назад напоминал Чарльзу тот человек в туалете, — оксфордского служителя, прижившегося на службе и там же зачахшего. Лицо его сияло.

— Норман зашел ко мне сегодня днем, — сказал Чарльз. — Просто поразительно. Мы не виделись больше тридцати лет.

— Зато я послал ему из Малайи свою фотографию.

— Да, он прислал мне фотографию из Малайи.

— И все же я удивился, когда лорд Нантвич меня узнал.

Чарльз, тяжело дыша, пробормотал что-то насчет глоточка вина.

— Идемте выпьем, — сказал я обоим и, взяв Чарльза за руку, повел их сквозь толпу.

Когда я повернулся к Норману, чтобы передать ему бокал вина, мне стало ясно, что его всегда можно будет узнать. Его широкие скулы, большой рот, серые глаза и светлые волосы, уже чуть подернутые сединой, были элементами, входившими в некую формулу красоты, не зависевшую ни от горького разочарования, ни от безысходного отчаяния. Чарльз вежливо отмалчивался, но я чувствовал, как тяжело ему расставаться с иллюзиями. Он не желал больше знаться с «сыном бакалейщика», который зачем-то вернулся и уничтожил всю сентиментальную поэтичность, окружавшую его образ. Мне было жаль обоих. А потом, снова напившись, я возненавидел прошлое и все воспоминания.

— Я живу вместе с сестрой, — объяснил мне Норман. — Наш дом стоит почти в самом центре Бекнема [189] Пригород Лондона. , это очень удобно — рядом станция и все магазины.

— Зря ты не привел сегодня сестру, — высокомерно заметил Чарльз.

Норман покраснел и беспокойно окинул взглядом напружинившиеся торсы и разинутые в исступлении рты на стене.

— Можно мне зайти к вам на этих днях, Чарльз? — спросил я. — Всё это время я внимательно изучал ваши тетради и почти дошел до конца. Мне нужен небольшой инструктаж.

— Инструктаж, завтра? — Взгляд старика уже перехватил Стейнз, и я увидел, как сделалось рассеянным, а потом резко переключилось его внимание. Стейнз протянул ему руку в кольцах, и я услышал, как Чарльз говорит: — …прекрасный вечер, просто незабываемый.

Решив не отставать от Чарльза, я схватил его за локоть:

— Я зайду на чашку чая, как прежде.

Он похлопал меня по руке.

Вскоре я уже болтал с тем коренастым мужчиной, слишком много смеялся, пытаясь очаровать его, и, наполовину расстегнув рубашку, поглаживал себя по груди. Он увлекался фотографией, сдержанно относился к Стейнзу — я злорадно с ним согласился, — но любил Уайтхейвена. Я сказал ему, что Уайтхейвен меня фотографировал, но тут же понял, что он обиделся, решив, будто я его разыгрываю.

— Ну, а вы когда-нибудь были натурщиком? — спросил я.

Подошел Альдо и сказал:

— Ах, идем отсюда.

Он явно был под мухой и держался довольно развязно. Лишь в тот момент, когда мы втроем вышли за дверь, я сообразил, что его слова были адресованы коренастому, а не мне.

— Рад был познакомиться, — сказал коренастый. Еще некоторое время мы обменивались любезностями, а потом они не спеша удалились вдвоем — под руку. Взбешенный, я шатаясь поплелся в гостиницу.