Александр Даценко - Заклинание ветра

И ещё хочется молока. Наверное, закажу с вертолётом пару пакетов.

Вечером и утром в документаторской холодно, и мы рыщем по сугробам в поисках деревяшек для печки. Дров как таковых мало, и они все идут на баню. Разглядываю небо, небо красивое.

Пишу.

Времени свободного особо нет.

А больше и рассказать не о чем.

17 июня

Есть неимоверно красивая суть в далёких северных городах, городах, которые словно бы цепляются за реальность изо всех сил.

Даже появление таких поселений было чудом.

А ещё большее чудо — то, что некоторые пережили девяностые, пережили время обмана. Время гниения душ и обращения в Каинов.

Я стоял на причале, на выщербленных, искрошенных бетонных плитах, и просто знал, вся эта бетонная чума — она пришла в девяностые.

И всё не уходит, цепляясь за память, взгляды и проклятья.

На севере девяностые смотрят отовсюду.

Зачастую можно понять в каких домах жизнь теплилась до последнего выдоха тепла от печи, до последнего звона тарелок на кухне, до последнего шага за порог.

Черепа домов. В отличие от материка, большинство строений в этих местах так и стоят неразграбленные, почти целые, даже со стёклами.

Слишком дорого вывозить, слишком некогда ломать.

Но вот ведь как — везде работает железный закон реальности: если в домах не живут люди, дома умирают и разрушаются.

Везде и всегда.

Сначала ждут, не понимают, что происходит, потом в дикой тоске по человеку забываются и умирают.

Руины.

Мы оставляем после себя руины, когда отходим, откатываемся обратно, в тёплый мир.

Да и тёплый мир этот всё меньше и меньше.

Нет зрелища больнее брошенных домов и заброшенных кладбищ.

Тени людского счастья и тлен.

Это значит — не выжили. Или выжили, но не те.

Иначе отчего заброшены могилы?

Нас и раньше было мало, а теперь стало не хватать повсюду.

Ветер гоняет пустые смятые сигаретные пачки по миру. Мы не умеем делать выводы из детских игр.

А в свинцовой морской воде у изломанного причала, на расстоянии нескольких метров от меня несутся упругими торпедами огромные белухи, исчезая в темноте и внезапно появляясь из неё.

Вздыхают и пускают фонтанчики прямо из спин. Они и вправду белые.

И я понимаю каинов — разве сторожа они народу своему? Доберутся и до белух.

До нас ведь добрались.

Есть неимоверно красивая суть в далёких северных городах, городах, словно бы цепляющихся за реальность изо всех сил. Эта суть в том, что в домах дымятся печные трубы, а на кухнях кипят чайники…

Пафос хорошо лечится спокойной тяжёлой работой. Вот просто на отлично лечится, или «на раз», как говорят игроки в вульгарные формы преферанса… К чему это я?

А к тому, что мне надо больше работать.

Хотя бы и над текстами.

По всему видать.

Добра вам и живых городов.

18 июня

В сенях, при входе в столовую стоит огромная люминьевая кастрюля объёмом вёдер в шесть. Она полна тёмного в своих загадочных глубинах квасу. Когда начинаешь набирать его огромным черпаком, или ополовником, тут уж кто чем, напиток приходит в волнение, как море в пятибалльный шторм — даже белые барашки появляются и шипение. В потоках мелькают ягодины разбухших изюмин кремового цвета. Выныривают, ныряют, несутся по волнам и исчезают в глубинах, словно люди, в превратностях бытия.

Квас вкусный, но не очень хорошо идет в нежаркую погоду. А погода пока исключительно нежаркая и есть. Даже если солнечно. Думаю, градусов десять — это рекорд плюсовой температуры пока.

Зато квас немного пьянит. Это сейчас немного, месяц назад он пьянил от души. Как осетинское пиво, например. Так пьянил, что после выпитой кружки я набирал ещё одну и, не отходя от кастрюли, начинал произносить тост… потом реальность обдувала меня ветерком с матерками, это заставляло умолкнуть и просто пить.

Теперь квас уже не тот.

А брагу нельзя. Именно сейчас в наказание за попытку употребить этот непременный древнерусский напиток, точнее, народный рабочий напиток районов Крайнего Севера и приравненных к нему, два хороших, в сущности, парня выкапывают металлоконструкции из снегов.

Правда, однажды какой-то обладатель пытливого ума добавил квасу в компот, что обычно наливают в соседнюю кастрюлю таких же впечатляющих объёмов.

На следующий день состоялось два кваса — классический и фруктовый.

Фруктовый крепче. Именно его я сейчас и употребил.

Так давайте выпьем за сообразительность русского народного человека, сметку, смекалку и прочие совершенно необходимые качества, включая склонность к ленивым размышлениям на брегах реальности.

(Поёт про Галю та й воду…)

19 июня

Снова Саня.

Он геолог.

У Сани есть бумажный доллар специально для того, чтобы показывать Фокус.

Фокус выглядит так — Саня складывает доллар пополам, гладит его, шепчет, вытягивает, в результате доллар лежит на пальце одной стороной и не падает. Все, кому Саня показывает Фокус, непременно делают каменные лица и спрашивают:

— А что такого-то?

— Как что, это же Фокус! — волнуется Саня.

— Он же удивительный… вот почему доллар не падает?

— Да что такого-то? — снова интересуются зрители, а некоторые начинают пространно рассуждать об экономике США, о том, что ФРС и Силуанов не такие ещё вещи способны с долларом проделывать, что Улюкаев сидит, и поделом ему, тоже, небось, фокусы демонстрировать мастер был… И вот если бы Саня видел как Кио яйца на холодной плите жарил…почему свои? Просто куриные яйца. И еще соляра кончается, пусть снег в соляру обратит, вот это фокус, да… или вот с пенсиями здорово получилось у правительства, Саня сам, наверное, в душе такой же… А вот во время службы во флоте…

Одним словом — беда.

Не идёт Санин фокус в массы. Не приживается в сердцах. Вызывает бурления памяти и переживания душ.

Но Саня, светлый и добрый человек, искренне не понимает, почему бы людям просто не радоваться фокусу?

Отчего и почему каждый раз, каждый! Все начинают злиться, и никто не ахает удивлённо и восторженно.

Саня не знает, что это уже почти обычай — не удивляться его Фокусу. А ещё не догадывается о том, что причина в долларе. Никому не нравится, когда доллар вытягивают, шепчут над ним, а потом он не падает. Очень уж это похоже на устройство мировой экономики для тех, кто понимает. А кто не понимает, он чувствует — так же, как животные ощущают приближение землетрясения.

То ли дело тугрики. Но тугрик взять негде, и Саня продолжает оперировать долларом.