Акиф Гасанов - Реквием

Итак, через два часа запасная встреча у памятника Сибелиусу, подхожу — никого! Дурные мысли заполняют голову, первое закордонное задание и такой провал. Что подумают дома, трудно будет объяснить причину срыва операции, объект вышел на встречу, резидентура подтвердит, что слежки не было, стало быть, струсил, сошел с маршрута, конец всяким дальнейшим мероприятиям, сидеть в отделе на побегушках или возвращаться опять в контрразведку или еще хуже — архив или аналитическое отделение.

Без всякой надежды подхожу на последнюю запасную встречу в знаменитый костел в скале, смотрю с галерки и, чудо, сидит в зале, слушает мессу. Подсаживаюсь к нему и спрашиваю: «В чем дело, решил меня до инфаркта довести?»

«Должен был Шамиль приехать, я испугался».

«Тебе же говорили, что возможно приеду я, Шамиля больше не будет, он уехал надолго. А почему к памятнику Сибелиуса на вышел?»

«Был я там, со стороны смотрел, тебя разглядел, но не был уверен».

Провел встречу, получил материалы, сдал их в резидентуру, вернулся вечером с гостиницу и полностью опустошенный, распил с советником еще одну бутылку коньяка.

Следующий день был свободный, вышел в город за сувенирами и зашел в «Стокманн», подбирать сувениры для знакомых. У входа стоял огромный ящик с наваленными в него колготками по цене простой шариковой ручки. Вспомнив, как наши милые женщины трепетно относились к этому предмету дамской одежды, как бережно стирали, штопали или отдавали их в специальные мастерские, я твердо решил одарить всех знакомых дам такой роскошью.

Эти сокровища ровным счетом никого не интересовали. Кроме меня, лишь двое мужчин, также как я, скрупулезно отбирали упаковки, рассматривали на цвет и размер. И вот один обращается к другому: «Вань, ну ты выбрал уже, может еще взять?»

И тут я подумал не к месту и почти вслух: «Твою мать, трое мужиков, в чужой стране, не в театре и не в музее, а в благородном порыве у корыта с дефицитом».

Это был последний удар по моей вере в светлое коммунистическое будущее.

Поскольку я валюту с собой не привозил, все полученные командировочные я тратил на сувениры и подарки, а получалось их немало и Шахла быстро распределяла большую часть между родными и знакомыми, потому что любила делать подарки.

А она была прекрасным музыковедом, но мы никак не могли убедить ее завершить работу над своей диссертацией. Практически, многие ее статьи были на уровне кандидатской, ее научный руководитель Людмила Карагичева жаловалась матери, утверждая, что Шахла — одна из лучших специалистов по мугаму, однако о своей научной карьере не задумывается.

Я не мог заставить ее приступить к работе, я вообще никогда ни к чему ее не принуждал, и она меня нисколечко не боялась, впрочем, как и наши дети.

Единственный человек, перед кем она робела, была мать и при критических моментах Шахла пряталась за моей спиной, списывая все на меня. Но в случае с научной работой это не прошло и мать заставила приступить к ее написанию. Самое удивительное, что ей понадобилось буквально несколько недель, чтобы завершить работу, причем по такой сложной тематике, как азербайджанский мугам.

И она порой по-детски обижалась на меня, приводя в пример других мужей, которые слонялись у любых дверей, выпрашивая различные преференции своим супругам.

«Маша, я могу побить кого-нибудь, даже убить за тебя, но просить я никого не буду» — мне кажется такой ответ ее полностью удовлетворял.

Я ее никогда не ревновал, в первые месяцы после свадьбы она выезжала в районы с агитбригадами и спрашивала у меня разрешения, и я все время отвечал положительно и ее мать удивлялась, мол, как это ты спокойно реагируешь на ее поездки и я отвечал, что они ничего не значат и все зависит от человека, при желании достаточно и пары десятков минут изменить, и я абсолютно уверен в ней…

Я никогда не говорил ей слова любви, разве есть смысл повторять то, что выражают глаза, выдают действия, дышит все твое существо, но женщины любят, когда им это повторяют и я очень сожалею, что был настолько глупым и невнимательным. И еще я не любил дарить цветы, это было заложено в моем уличном воспитании, мне казалось, что все будут смотреть насмешливо на меня, пройди я по улице с букетом и вообще, не мужское это дело, а она любила сирень, а сирень росла у нас на даче и я мог наломать полкуста, но я не дарил ей цветы и очень сожалею об этом, потому что женщинам надо дарить цветы, они любят, когда им их дарят.

А на каждый ее день рождения кто-то посылал букеты дорогих алых роз по числу исполненных ей лет, а она спрашивала, не ревную ли я, а я отвечал, что наоборот, он исполняет мое желание и она смеялась, потому что знала, что я не люблю дарить цветы. А я подозревал, что эти цветы посылает ее непутевый папаша, который так и не проявился до конца своей жизни, хотя однажды мы были на чьей-то свадьбе и он там присутствовал и мне показали его и он исподтишка рассматривал меня, а мне мои родственники и знакомые расхваливали его, как прекрасного человека и предлагали организовать встречу с ним, но мне не хотелось расстраивать свою тещу, хотя очень хотелось посмотреть ему в глаза.

И еще я не любил танцевать, потому что у меня нет слуха и я переваливался с ноги на ногу и наступал на партнера, а особенно я не любил национальные танцы, в молодости как-то мы танцевали и Неля привела меня в пример Гарику — смотри, мол, как Акиф с Шахлой танцуют, а Гарик ответил: «Шахла красиво танцует, а что Акиф!! Топчется на месте и руки раскинул, как вешалка!». Гарик учился со мной, а Неля — с Шахлой, они наши близкие друзья, и Гарик точно описал мои танцевальные способности. И я отказывался танцевать и Шахла никогда не настаивала, и смотрела на меня и я понимал, что она хочет, чтобы я пригласил ее, а я будто не замечал взглядов и я очень сожалею, что не танцевал и надо было пересилить свой комплекс, но что теперь говорить об этом…

Я приехал в Будапешт на день раньше назначенной встречи и отметившись в представительстве, получил положенные командировочные и оперативные. Крупных купюр не было, мне выдали полмешка форинтов, побросав которые в пакет, решил не болтаться по городу с грузом и вернулся в гостиницу. Скука была невероятная, смотреть телевизор на непонятном языке желания не было и кое-как промаявшись видом из окна на Дунай и бывший королевский замок, рано лег спать.

Наутро из Вены приехал Аслан, который должен был встречаться в Будапеште с одним из своих связей. Чтобы не менять твердые марки, на деревянные форинты, он вез из Австрии цветной телевизор, которые тогда в Баку стоили бешенных денег. Ящик был огромный, Аслан не смог занести его в купе, так и просидев в тамбуре всю поездку до Будапешта.