Марина Москвина - Глория мунди

— Надеюсь, — говорю, — я буду звезда?

— Вы будете эксперт, — мне ответили твердо.

Вдруг замаячила на горизонте некая Надежда из программы «Надежда».

— Хотим предложить вам участие в программе «Большая семья».

— Телевидение?

— Ни боже мой, — отвечают мне, — просто программа — в чистом виде. Истоки она берет в Индии и в ООН. Тема: СМИ — в борьбе за победу добра над злом. Понимаете, вы — как раз то, что нам нужно. Зачем мы приходим в этот мир и куда идем? Этот вопрос всегда рано или поздно встает перед человеком: что такое душа, и есть ли она?..

В общем, единственное, на что я решилась — дать интервью одной газете, не стоит озвучивать ее звонкое имя, оно и так у каждого на слуху с такими-то миллионными тиражами, подумала: редактор имеет независимые воззрения, новости культуры освещаются неплохо, а в подвал криминальной хроники лучше не соваться, иначе в такое угодишь варево из жареных новостей, извиняюсь, конечно, за несуразный каламбур, что мое кредо — встречать каждый день изумленьем и восторгом — может не только пошатнуться, а и затрещать по всем швам

Самое курьезное из этого подвальчика, я повторяю, — просто забавное: «Женщина в Тюмени прилипла к шлагбауму», «В желудке у мужчины обнаружили два килограмма шерсти…», «Иллюзионист Дэвид Копперфильд обвиняется в изнасиловании», «Страшный скандал: председатель суда — квартирная мошенница! Ее уличили в квартирных махинациях и предложили уйти из суда по собственному желанию, но она отказалась», «В Эстонии поймали пьяного слепого водителя», и так далее, и тому подобное.

— Да они выдумывают всё, — говорит Лёша. — …Только не смей мне рассказывать эти ужасы.

Я говорю:

— Ты ж говоришь, что они всё выдумывают!

А он:

— Да. Всё выдумывают, но, наверно, самый ужас — правда.

Мы провели фотосессию, я выглядела неотразимо, в последний раз я так расстаралась много лет тому назад, когда арт-клуб МуХа пригласил меня выступить в роли Снегурочки перед детьми завсегдатаев. Помню, сынок еще заметил деликатно:

— Ну что, последний раз Снегурочку играем? Дальше-то пойдет баба-яга?

Съемка отдельно, интервью отдельно, молоденькой журналистке, которой время от времени позванивал ее бойфренд, и она грустно отвечала, что пока еще занята (дело у них явно двигалось к расставанию), часа за четыре я выложила в деталях всю свою бурную жизнь, наполненную странствиями и благородными подвигами во имя процветания человечества.

Лёша говорит:

— Наверное, когда она уходила, пошатываясь, ты еще бежала за ней и кричала: «Я еще то забыла, это и это!..»

Потом и тот, и другая куда-то подевались, я и сама завертелась, как белка в колесе. Ремонт обновил мою берлогу, она воссияла, однако весь дом — вверх дном, в бумагах полная неразбериха и в остальном, естественно, тоже. Надо же умиротворить атмосферу, купить хоть какой-нибудь шкаф, куда можно все засунуть, распаковать коробки.

В одном конце города у меня сын с беременной женой, в другом — старик-отец. Патриарху — банка с борщом, остальным — полиэтиленовый контейнер с гречкой и жареным минтаем. Пирог через день печется с лимоном — «лимонное настроение». Кусочек обязательно соседу — девяностолетнему профессору Богомолову.

Утром звонишь в дверь — с горяченьким пирожком. Профессор — из-за двери:

— Я сейчас оденусь!

— Не надо, я просто в щелочку просуну!

Но — старая гвардия не сдается — его долго нет, мечется по дому, прикрывает наготу, появляется на пороге — в одних трусах.

— Я, — говорит, — по старой морской привычке сплю без всего.

И элегантный жест — БЕЗ ВСЕГО…

У Лёши то и дело выставки в провинции. Вот он уезжает в Ижевск, на родину изобретателя автомата Калашникова, стоит в ванне, тоже голый, мокрый.

— Давай, иди, — говорит, — ухаживай за своим папой. У меня нет мамы с папой, я понимаю, как ты хочешь, чтобы твой папа подольше побыл.

Мы обнялись, поцеловались, утерли друг другу слезы. Я вышла и погасила в ванне свет.

Он кричит:

— НЕ НАДО МНЕ СВЕТ ГАСИТЬ!!!

За полтора года сочинился новый роман: не мудрствуя лукаво, я просто и без прикрас описала жизнь нашей семьи, на него у нас вся надежда, свеженький из типографии экземпляр торжественно вручила отцу, он звонит:

— Поверишь ли, — говорит мне, — читаю, смеюсь до слез…

После школы папа тулил меня в МГИМО, который окончил с отличием, чуть ли не первый военный выпуск, я уже об этом писала, нанял мне аутентичных репетиторов из этих священных стен, откуда, как горные орлы, взмывают и разлетаются по миру дипломаты, международные журналисты, историки, экономисты. Все было предусмотрено и просчитано до мелочей, но когда стали сдавать документы, папа, бедный, с ужасом обнаружил в моей школьной характеристике фразу: «Не отличается особой пунктуальностью».

— Боже мой! — вскричал он. — С такой характеристикой тебе даже в ПТУ нечего соваться! Только безнадежно пропащему человеку без тени перспектив можно залепить в характеристике с места учебы такую дребедень.

Пришлось нам свернуть с этой столбовой дороги к блистающему миру на более скромную стезю и с тем же прицелом сдавать экзамены в Университет дружбы народов имени Патриса Лумумбы.

— Слава Всевышнему, что ее туда не приняли! — радовалась тетя Маня из Витебска. — А то выскочила бы за негра, укатила бы с ним в… Зимбабве. А у того там еще пара жен в юбках травяных и семеро по лавкам — все черные, босые, с кольцами в носу, сидела бы в джунглях до скончания времен, мыкалась, вернуться не на что, только локти кусай и голову пеплом посыпай!..

А впрочем, какая разница, главное, быть открытым для людей и сохранять одновременно тайную и недосягаемую связь с мирозданием. Я стремлюсь к морю, к небу, ко всему, что так близко и так далеко. Ты идешь на полсантиметра от земли, уже не на три, но на пол… Ничего, мы включаем в себя и пространство, и время, детство, старость, и семя, и дерево, корни и цветы, с каждым шагом открываются немыслимые горизонты и причинно-следственные связи.

Встретила тут подругу детства, с которой в детстве обретались в пионерском лагере. Она мне и говорит:

— Помнишь, как ты апельсины под тумбочку закатывала? Их не разрешали хранить в тумбочке. А ты закатишь и забудешь. Воспитатель отодвинет тумбочку, а там вечно — твои тухлые апельсины.

— Какой ужас, — говорю.

— Ничего подобного, — она отвечает. — Я недавно прочитала, что запах тухлых апельсинов повышает тонус!

Аромат тухлых апельсинов лег в основу моего неизбывного жизнелюбия.

Недаром я чувствую в себе какой-то цитрусовый запал, который только разгорается с годами, что меня подвигло осваивать фламенко. Кто я была такая — до фламенко? Хожу, ссутулившись, смущаясь рубенсовских форм своих… Отныне с этим покончено. Учитель огненного чувственного фламенко, знойная Долорес, открыла для меня неведомые грани женских чар: