Николай Сафонов - Старый дом

А перед этим была нелепая телеграмма. Она послала ее уже из Москвы, а он написал на небольшой сюжет целый рассказ: «Неразгаданная телеграмма», хотя никакой загадки в телеграмме и не было. Телеграфистка перепутала слова, вот и получилась двусмыслица. Но ему-то, конечно, хотелось, чтобы слово «жду» относилось к поэту. Она хорошо помнит и сейчас, как подруги смеялись в Москве над ее телеграммой. «Тоскую… Сердцем Вами и праздничным столом… Валере Жемете… Володе жду Поэту поклоны поручику Брижжит…» Он опять нафантазировал бог весть что, а в действительности, зная об уговоре девчонок отметить последний день пребывания у моря небольшой выпивкой, она и решила поздравить их. Только подлинный текст телеграммы звучал так: «Тоскую. Сердцем с вами за праздничным столом в лагере Джемете. Жду. Володе и поэту поклоны. Поручик Брижжит». Ничего особенного! Его же телеграмма привела в полное отчаяние. Кто такие Валера и Володя? Кого она ждет? Их? Кому поклоны? Поручику или поэту? Он тасовал слова как карты: жду поэта, Володе, Валере поклоны, но так и остался в полном недоумении, утешившись в конце концов поклоном.

Не рассеяла она его сомнений и в Москве, когда они все собрались у нее в квартире. Он весь вечер молчал и даже не читал стихов, что вообще было на него непохоже. Но она все время ловила на себе его взгляд, однако стоило ей посмотреть в его сторону, как он тут же отводил глаза. У нее сложилось ощущение, словно он предчувствовал, что они больше не увидятся, и он хотел запечатлеть лицо в памяти надолго, фотографируя глазами малейшее движение ее души. Девчонки недоуменно переглядывались, шушукались, не понимая, что стряслось с поэтом. Они привыкли видеть его разговорчивым, веселым, а тут за весь вечер не проронил ни слова, сидит как в воду опущенный. Но в конце встречи, перед самым уходом, как бы извиняясь за свое молчание, он прочитал на магнитофон не стихотворение, а небольшой рассказ про собачку. И хотя в рассказе действительно главными действующими лицами были собачки, все поняли, что на самом деле там говорилось не о животных, а о людях. Это рассказ о несостоявшейся любви дворового пса Володьки к породистой годовалой сучке Белке. После прочтения рассказа всем стало как-то неловко за людей, стыдно за жестокость хозяина Белки, который безжалостно отдает Володьку собачникам, чтобы оградить свою породистую собачку от неистовой любви бездомного дворняги, и своим вмешательством губит и Володьку и Белку, которая, не пережив разлуки с любимым псом, бросается под машину.

Девчонок проняла эта грустная история о трагической любви двух собачек, и они просили его, чтобы он прочитал что-нибудь еще. У него были с собой рукописи других рассказов, но чтение и на него оказало неожиданное воздействие, он скис окончательно и читать наотрез отказался. По-видимому, этот рассказ был ему очень близок и дорог, и в незадачливой судьбе дворового пса Володьки он увидел собственную участь. Потом он вернулся к этой мысли еще раз и уже на человеческом материале показал неумение людей любить…

А тогда сразу несколько подруг попросили у него почитать рассказы, но он протянул рукописи ей. Это страшно польстило ее самолюбию. Она прочла рассказы и запомнила их, но больше ей врезался в память их разговор при расставании. На страницах повести он ожил, словно время и не властно над ним. Она сказала ему всего-навсего несколько слов, остальное довершила его фантазия. Она действительно пошла провожать девочек до лифта, оставив квартиру открытой, вот и торопилась скорее вернуться обратно, опасаясь, как бы дверь не захлопнулась, и тогда ей пришлось бы торчать на лестничной клетке без ключа. И все же он улучил минутку, подошел к ней. Сначала она не поняла его иносказательную речь о длинной дистанции, о бегунах, которые уже давно ушли вперед, и ему вряд ли стоит бросаться за ними в погоню, но если она даст ему хотя бы маленькую надежду, то он побежит. Она наконец-то уразумела, о чем он говорит, и согласно кивнула головой, произнеся всего одно слово: «Беги». И он сломя голову бросился в путь, рванул, как поется в одной из песен Высоцкого, «на десять тысяч, как на тысячу пятьсот, и спекся…» Но он, мужественный человек, нашел в себе силы еще какое-то время бежать по кругу, но, так и не дождавшись второго дыхания, сошел с дистанции. А ведь второе дыхание могла придать только она, но не придала, а отняла последнюю надежду.

Он все случившееся с ним мягко назвал одним словом: недоразумение, а правильнее было бы говорить о целой цепи недоразумений в их отношениях, а если отбросить все условности, то ему просто-напросто фатально не повезло. Взять опять же его рукописи, оставленные ей почитать. Рассказы ей очень понравились, и она все ждала, когда он ей позвонит, чтобы поблагодарить за оказанное доверие и высказать свое мнение. Но он не звонил, наверное, целый месяц, а затем взял и объявился в самое неподходящее время. У него все-таки была поразительная интуиция! А другим ничем не объяснишь, что он позвонил именно в то время, когда у нее в гостях находился, выражаясь его языком, «соперник, ушедший на дистанцию намного раньше его». Он, конечно, ничего не знал об этом свидании и позвонил, чтобы забрать свои рассказы. Они ему срочно потребовались, и он предложил подъехать за ними к ее дому. Но она вежливо-холодно отказала ему в скромном желании, сославшись на усталость. Они уговорились встретиться на следующее утро у метро «Проспект Маркса», даже и не подозревая, что никогда уже больше не увидятся. Конечно, его страшно огорчил и расстроил ее ответ, но ему и в голову тогда не приходила истинная причина ее отказа. Он перебрал в уме сотни версий и остановился на одной, самой правдоподобной с его точки зрения, но такой далекой от истины. Она отдала читать его рукописи кому-то из подруг, и ей нужно какое-то время, чтобы забрать их обратно и вернуть ему, а утром, перед занятиями в институте они встретятся, и все встанет на свои места. Но они не встретились утром. Напрасно он прождал битых два часа под дождем, она так и не появилась. И опять же вышло чистое недоразумение. Они не уточнили по телефону место встречи — метро «Проспект Маркса», и все, а где именно у метро, никто из них так и не сказал, вот и получилось, что он торчал на улице, а она минут десять прождала его внизу, и оба ушли, рассерженные и обиженные друг на друга. Ни он, ни тем более она даже и не подумали объясниться, да так и остались каждый при своем мнении.

Вот и все, что было на самом деле. Ни поцелуев при луне, ни жарких объятий, и ничего другого, похожего на любовь, между ними не было. Правда, было еще два телефонных звонка да письмо, чудом сохранившееся до сих пор.

Даниловский рынок. Где-то здесь неподалеку его переулок. Она так ни разу и не удосужилась посмотреть на его жилище, а в повести у него героиня после несостоявшегося свидания едет к нему домой, чтобы отдать рукописи. Это, пожалуй, самое сильное место. И как она не догадалась тогда поступить по его рецепту? Это же вполне естественно! Он так ее ждал, вздрагивал от каждого звонка в дверь, часами стоял у окна… Но странная вещь! Она так сжилась с выдуманной ситуацией, что уже не на бумаге, а наяву представляла себе, как едет к нему домой, с трудом разыскивает в переулке деревянный двухэтажный домик, приютившийся в глубине двора, поднимается по шаткой, скрипучей лестнице на второй этаж, с биением сердца нажимает на кнопку звонка, и едва открывается дверь, как она падает в его объятия, и он, завороженный, смотрит на нее, боясь спугнуть… Но только у него все вышло точь-в-точь как в стихотворении Булата Окуджавы: «Тьмою здесь все занавешено, и тишина как на дне. Ваше высочество, женщина, да неужели ко мне? Тусклое здесь электричество, с окон сочится вода. Женщина — ваше величество, как вы решились сюда! О, ваш приход, как пожарище, трудно и дымно дышать. Ну проходите, пожалуйста, что ж на пороге стоять. Кто вы такая? Откуда? Ах, я смешной человек. Просто вы дом перепутали, улицу, город и век».