Николай Сафонов - Старый дом

Но откуда ей было знать об этом? Ей и в голову не пришло тогда, что сразу же после несостоявшегося свидания он начал писать свою повесть, в плоть и ткань которой вошла полновластной хозяйкой она, и он не расставался с ней ни на минуту, засыпая с мыслью о ней, и мучительно просыпался при едином упоминании ее имени. Это она будоражила его чувства и мысли, гнала из дома на улицу, и он часами бродил по безлюдному городу наедине с ней. А когда он наконец закончил повесть, с ним произошла ужасная вещь. Он вдруг понял, что она, подарив ему сладостные мгновения творчества, в то же время убила его, и он уже никогда не сможет принять ее, живую и реальную девушку, а та, выдуманная им на бумаге, все время будет стоять на его пути. Перед ним встала дилемма: либо разорвать написанное и тем самым избавиться от наваждения, или забыть ее раз и навсегда, выбросить ее телефон, адрес и все, что как-то напоминало ему о ней, неразгаданную телеграмму и ту маленькую записку с несколькими ничего не значащими словами. Он выбрал второе, но прежде чем исчезнуть навсегда из ее жизни, он объявился еще раз.

Приближались ноябрьские праздники, и он не удержался, набрал номер ее телефона и поздравил с наступающим праздником. Честно говоря, он ее здорово удивил своим телефонным звонком! Не ожидала она столь холодного поздравления. Он не сказал ей ни одного теплого слова, а поздравил так, словно читал выдержки из призывов ЦК КПСС. Напрасно она ждала, что он рассмеется и скажет: на этом торжественная часть окончена, и начнет читать стихи, прямо по телефону или хотя бы попросит у нее для себя один день праздников. И она бы подарила ему целых два, но он, еще раз пожелав ей счастливого праздника, повесил трубку. После этого телефонного звонка она пережила несколько неприятных минут. Ей просто было неудобно перед подругами. Ведь они уже договорились все четыре дня, отмеченные красным цветом в календаре, отгулять у нее, и она пообещала девчонкам, что будет поэт.

Но чего стоил ему предпраздничный телефонный звонок и какую бурю пережил он, она узнала из его письма, опущенного в ее ящик буквально на следующий день после праздника. Но до письма-извинения, как он назвал его, был еще один телефонный звонок. Однако скоро, как говорится, сказка сказывается, да не скоро дело делается. Легко принять какое-то решение, и ох как трудно его осуществить. Не выдержал и он. Чувство несуществующей вины, ощущение того, что он сделал что-то непоправимое и своим холодным телефонным разговором сотворил большую глупость, отрезав себе все пути к ней, желание хотя бы еще раз услышать ее голос снова толкнуло его к телефонной будке. В глубине души он, как всякий влюбленный, надеялся на успех, и ему все время казалось: вот-вот произойдет маленькое чудо, и она отзовется на его чувство, стоит ему только еще раз позвонить ей. И он набрал ее номер, но, едва услышав первые слова, опустил трубку обратно на рычаг, так и не произнеся ни звука. Шестого ноября в десять часов вечера она была в квартире не одна. Кто-то находился совсем рядом, кто-то, кому она сказала, поднимая телефонную трубку: «Сделай потише». Он слышал в трубке, как музыка с магнитофона зазвучала глуше, а она еще раз, но уже сердито повторила: «Я вас слушаю…» Но не услышала никакого ответа. Он повесил трубку, но долго не мог сдвинуться с места. Его всего прошило жаром, такую красочную картину увидел он перед своими глазами. Она, тесно прижавшись к парню, танцует под музыку, льющуюся с магнитофонной ленты, в комнате лирический полумрак, они только что выпили вина, и у нее немного кружится голова, самая малость, но ровно столько, чтобы приятно вздрагивать от прикосновения мужских рук, когда твою головку притянут к себе, и замереть от поцелуя. Он гнал от себя навязчивые видения, но они вновь и вновь вставали перед его воспаленным воображением. Верить очевидным фактам ему не хотелось, и он придумывал различные предлоги, только бы освободиться от вымышленного образа. И судьбе было угодно еще раз подарить ему надежду, чтобы затем пережить несколько ужасных часов, мучительнее которых у него не было в жизни.

На следующий день после злополучного телефонного звонка его словно осенило: «А что, если у нее был не мужчина, а она разговаривала с подругой? Какой же он идиот, ведь могло же и такое случиться. И потом, ее голос, грустно-сердитый, разве он ни о чем не говорит разумному человеку, не ослепленному страстью?» За время их короткого знакомства, и особенно, когда он писал свою повесть, на него находило такое состояние, когда он не мог больше работать, не услышав ее голоса. И он выходил в город, набирал номер ее телефона и просто слушал, как она говорила: «Я вас слушаю?.. Слушаю вас…» Для него несколько ее слов были как глоток живительной влаги, и он после такого звонка мог уже спокойно писать какое-то время, пока не испытывал потребность вновь слышать ее голос. В своем маленьком грешке он признавался ей в письме. По одной ее фразе он мог безошибочно определить ее настроение. Если она произносила: «Слушаю вас…» — и при этом растягивала слова, а потом еще раз повторяла: «Ну, что же вы молчите, слушаю вас… говорите…», он улыбался, и на душе у него становилось от ее хорошего настроения радостно и легко. И он осторожно опускал на рычаг трубку, словно опасаясь расплескать драгоценную влагу, и так с блаженной улыбкой шел по городу, стараясь как можно дольше сохранить праздничное настроение. Если же, напротив, первая фраза в трубке звучала: «Я вас слушаю…» — и притом отрывисто и резко, ему не нужно было объяснять, что она не в духе. И тогда ее паршивое состояние передавалось ему, и он чувствовал себя как-то неприятно, и ни шум большого города, ни люди, снующие мимо, ни даже мимолетные улыбки симпатичных девушек — ничто не могло вывести его из транса. В такие минуты ноги сами несли его к ее дому, и он часами простаивал на противоположной стороне, стараясь из сотни разноцветных окон отыскать ее освещенный прямоугольник. Биотоки, посылаемые им, были настолько сильны, что она даже сквозь стены ощущала, как за ней кто-то следит, все время ходит по пятам. Она беспомощно оглядывалась, вертела головой, но причину беспокойства понять не могла. А он, оказывается, действительно подъезжал к ее подъезду и, как добросовестный детектив, сопровождал ее от дома до института, но она так ни разу и не обнаружила его. Видно, профессия юриста ему здорово пригодилась, раз столь искусно он маскировался от ее взгляда. Но как он умудрялся не попасть ей на глаза, одному господу богу известно. Ведь судя по его повести, он не раз и не два находился рядом с ней, а она даже и не подозревала о такой близости. Впрочем, как не могла она подумать, что после той вечеринки больше не увидит его. Ей казалось нелепостью, несусветной глупостью вот так неожиданно оборвать знакомство. А он оборвал! Чего это ему стоило, она поняла много лет спустя, когда прочитала повесть. Обстоятельства словно сговорились против него и не только не хотели подыграть ему, а с какой-то особой жестокостью обрушились на его голову.