Николай Сафонов - Старый дом

Однако «следующего» раза уже не было. В этот же вечер, оказывается, как я узнал после, Чамата напился и в общежитии ипподрома подрался с Куликом, да так, что почти всю ночь никто не спал. В милицию его не стали сдавать, памятуя, что он совсем недавно вернулся из мест не столь отдаленных, и попади он снова в милицию, получил бы уже за свои хулиганские действия не два года. Но и держать его в Москве не стали, а тут же обратно отправили в Ростов, и больше уже Чамата на московском ипподроме не скакал, даже при розыгрыше крупных международных призов. Я, естественно, сильно переживал подлость, которую он сотворил со мной, и то, что ему не разрешили скакать на Центральном московском ипподроме, было слабым утешением. Я ведь на Чамату возлагал большие надежды. С его помощью я не только хотел выиграть и хоть немного поправить свое финансовое положение, но и мечтал познакомиться с другими наездниками, и таким образом быть не пешкой на трибуне, а знающим человеком, с которым считаются заправилы тотализатора на бегах. Я все еще наивно верил, что только знакомство с наездниками поможет мне выиграть крупную сумму, и стремился к этому всеми средствами. Случай с Чаматой не отрезвил меня, и я воспринял его как досадную неудачу. Вот в следующий раз я уж не упущу свой шанс, если только познакомлюсь поближе с кем-нибудь из наездников.

И такой случай мне представился очень скоро. Я не только познакомился с наездником, но, как мне казалось, даже подружился с ним. И хотя Володя-коваль был не совсем чистый наездник, все же он имел самое непосредственное отношение к бегам. Работал Володя на ипподроме ковалем, и примерно раз в две недели его записывали в тот или иной заезд на какой-нибудь лошадке, и изредка он выигрывал. Причем свою работу коваля он использовал для пользы дела: ковал Володя лошадей сразу в нескольких конюшнях или, выражаясь канцелярским языком, в тренотделениях: и у Крейдина, и у Тарасова, и у Лауги, и у Ползуновой, и если, к примеру, в одном заезде с ним ехали лошади из тех конюшен, которые он обслуживал, то ему не составляло большого труда уговорить того или иного наездника, чтобы они предоставили возможность выиграть именно его лошадке. Особенно он близок был, и можно даже сказать дружил, с Артуром Лаугой, бригадиром восьмого тренотделения. Хорошо к нему относился и «генерал» Крейдин, и Тарасов, и Алла Михайловна Ползунова, и они частенько доверяли Володе не только проехать на своих классных лошадях, но, что еще и важно, разрешали выигрывать, а это тоже не так часто практикуется на ипподроме. Обычно не принято выигрывать на чужой лошади.

С Володей-ковалем меня познакомил Миша-зарядчик, еще когда я проходил у него «стажировку» и он играл на мои деньги. Как-то после заездов он подошел к одному молодому человеку лет тридцати, среднего роста, ничем не выделявшимся среди других посетителей ипподрома, разве что на его лице красовались миниатюрные усики, и когда я спросил у него, с кем он разговаривал, Миша таинственно зашептал мне на ухо, что разговаривал он с наездником, и назвал его фамилию. Тогда для меня любой человек, хоть как-то связанный с наездником, имел большое значение, и я с уважением посмотрел на Володю, тем более что примерно за неделю до этого он выиграл в своем заезде, и за него платили хорошие деньги. После этого случая я еще раз видел Володю на трибуне ипподрома, он кивнул мне головой, но подойти к нему я не решился. Видимо, Миша рассказал ему обо мне что-то лестное, а может быть, он видел меня, когда я выступал по делу Чаматы на выездной сессии. Но неожиданно Володя подошел ко мне сам и, узнав, что я играю третьего номера, посоветовал мне поставить рублик на другую лошадь. Я послушался его, комбинация состоялась, и я получил рублей восемьдесят за билет и, желая отблагодарить Володю за подсказку, пригласил его поужинать в кафе. Он не стал ломаться, и мы с ним славно посидели.

После этого случая мы с Володей встречались уже на трибуне как старые знакомые. Он всегда прибегал на трибуну минут за двадцать до начала бегов и выкладывал информацию с дорожки: кто из наездников собирается ехать на выигрыш, а кого играть совершенно не нужно. Информация у него была довольно обширная, во-первых, он иногда знал лошадей тех конюшен, которых ковал, во-вторых, ему кое-что подсказывал Артур Лауга, и я заметил, что когда в заезде ехал Крейдин или Лауга, то Володя почти точно знал, когда нужно их играть, а когда не нужно трогать совсем. Я сразу же поставил наши отношения с Володей на деловую основу: за каждую правильно подсказанную лошадку отчислял Володе определенную сумму, в зависимости от того, сколько платили за выигрышную комбинацию. Но случалось и такое: он правильно называл одну лошадь, а другую не угадывал, и тут он, конечно, никаких процентов не получал и издержки не нес.

Иногда вместе с ним на трибуну приходил его дружок, настоящий наездник, Боря П. и так же просыпал важную информацию, и мы все вместе решали, какую комбинацию играть, и если нам везло и мы выигрывали, то после бегов обязательно шли в кафе. Однако очень скоро я, заметил, что у Володи была одна скверная черта: он со спокойной совестью свое мнение о той или иной лошади мог выдать за мнение наездника и этим вводил меня в заблуждение. Боря же в этом отношении был до удивления честным человеком. Когда он не знал, то так и говорил, не пытаясь навести тень на плетень и как-то на этом заработать. Поэтому он и не удержался на ипподроме, вынужден был уйти, но произошло это не сразу, а лет через пять-шесть после нашего знакомства. Володю же, как мне тогда казалось, с ипподрома и пушкой не вышибешь, он каждый беговой день имел тридцать — пятьдесят рублей чистоганом, всегда был сыт за чужой счет, и у него таких «друзей», как я, было несколько человек, но об этом я узнал много позже, а в то время искренне верил Володе-ковалю.

Да и как же мне было ему не верить, если он клялся и божился, что лучше меня нет человека. И действительно, ему трудно было на меня обижаться. Когда он ехал в заезде, то мы встречались с ним в скверике у Белорусского вокзала часа в два, я кормил его сытным обедом в кафе или в ресторане, он размечал мне программку и особенное внимание уделял тому заезду, в котором ехал сам. Если его лошадка была в «шансах» и могла выиграть, то Володя указывал, сколько мне рублей поставить и от каких именно лошадей он поедет на выигрыш, то есть указывал края. Я добросовестно выполнял все его указания. И хотя иногда мне казалось, что он ошибочно называет ту или иную лошадь, по моему мнению, в заезде должна выиграть другая лошадь, я никогда с ним не спорил. Как же, ведь он только что прибежал с дорожки, разговаривал с другими наездниками, сыпал специальной терминологией, и мне не оставалось ничего иного, как согласиться с ним.