Брюс Кэмерон - Путешествие хорошего пса

Мне нравилось слышать эти слова из уст Ханны.

Зимой Сиджей могла совершать уже более длинные прогулки и стала ходить быстрее. Трент по прежнему каждый день садился рядом с ней и играл с резиновым мячиком, который издавал шипящие звуки. Но ни разу ему не пришло в голову бросить мячик мне, этого я никак не пойму.

— Давление хорошее, — обычно говорил он. В этом случае слово «хорошее» не имело никакого отношения к собаке. — Ты принимаешь аминокислоты?

— Меня уже тошнит от этой низкобелковой диеты. Хочу гамбургер! — сказала ему Сиджей.

В этом году у нас не было Дня благодарения, хотя однажды все здание пропахло его запахами. Трент и Сиджей оставили меня дома на несколько часов одного, а когда вернулись, их одежда и руки восхитительно пахли Днем благодарения. Я подозрительно их обнюхал. Возможно ли, чтобы у людей был День благодарения, а у их собаки — нет? По-моему, маловероятно.

Зато у нас было Рождество. Трент водрузил в гостиной штуковину, которая пахла моим жестким ковриком с балкона, и развесил на ней кошачьи игрушки. Когда мы стали вскрывать обернутые бумагой коробки, в моей оказалась резиновая игрушка.

После Рождества несколько раз в неделю Сиджей стала оставлять меня днем одного дома, но, когда она возвращалась, никакими собаками от нее не пахло, так что я был уверен — без меня с другими собаками она не гуляла.

— Как сегодня прошли занятия? — часто спрашивал Трент.

По-моему, ей нравилось оставлять меня одного. Абсурдно, да? Я считаю, что от отсутствия собаки рядом люди, наоборот, должны печалиться.

И все же порой Сиджей чувствовала себя очень слабой и уставшей.

— Смотри, как отекло мое лицо! — жаловалась она Тренту.

— Может, нам поговорить с врачом, чтобы он увеличил дозу диуретиков?

— Я и так провожу все время в туалете, — с горечью ответила Сиджей. Я ткнулся ей в руку, но она не испытала от нашего контакта такого же удовольствия, как я. Мне очень хотелось, чтобы каждый раз, когда мы прикасались друг к другу, она была счастлива, как и я, но люди более сложные существа, чем собаки. Мы всегда любим их, а они иногда на нас злятся, как, например, когда я сгрыз печальные туфли.

Однажды моя девочка загрустила: она сидела возле окна в гостиной, а я лежал у нее на коленях, и она плакала. И тут домой пришел Трент.

— Что случилось? — спросил он.

Она снова расплакалась.

— Это из-за моих почек, — объяснила она. — Врачи сказали, что мне слишком опасно иметь детей.

Трент обвил ее руками, и они обнялись. Я совал нос между ними, чтобы они меня погладили. Трент тоже был печален.

— Мы можем усыновить. Макса же мы усыновили, правда? И смотри, как хорошо у нас все складывается.

Я завилял хвостом, услышав свое имя.

— Всего на свете не исправишь, Трент! Я все испортила. И это цена, которую мы должны заплатить. Не нужно меня убеждать, что все хорошо.

Сиджей поднялась, скинув меня на пол, и пошла прочь. А я пошел за ней по пятам, но когда мы дошли до конца коридора, она закрыла дверь прямо перед моим носом. Спустя минуту я развернулся, подошел к Тренту и запрыгнул к нему на колени — хотел, чтобы он меня успокоил.

Люди иногда злятся друг на друга, и туфли здесь ни при чем. Собаке этого не понять, однако любовь между моей девочкой и ее спутником жизни Трентом я понимал хорошо. Они проводили очень много времени, обнимая друг друга на диване, или в постели, и часто сидели так близко, что их головы почти касались.

— Ты любовь всей моей жизни, Сиджей, — часто говорил Трент.

— Я тоже люблю тебя, Трент, — отвечала Сиджей.

В такие моменты я начинал ерзать от счастья.

Хотя я обожал свой свитер, мне больше нравилось то время года, когда воздух становился горячим и влажным. В тот год, впрочем, Сиджей часто сидела на балконе, укутавшись в одеяло, и от того, как она прижимала меня к себе, я сделал вывод, что ей холодно. Я чувствовал, как она угасает, теряет силы.

Женщина по имени миссис Уоррен часто выходила на соседний балкон поиграть со своими растениями.

— Привет, миссис Уоррен, — говорила Сиджей.

— Как ты сегодня, Сиджей, получше? — отвечала миссис Уоррен.

— Немного.

Я видел миссис Уоррен только на балконе, но иногда чуял ее запах и в коридоре. Собаки у нее не было.

— Посмотри на мои запястья, как они распухли, — сказала Сиджей Тренту, когда он как-то пришел домой после обеда.

— Дорогая, ты провела на солнце весь день? — спросил он в ответ.

— Я замерзла.

— Ты не ходила на занятия?

— Что? А какой сегодня день?

— Сиджей, я волнуюсь за тебя. Давай померяем тебе давление.

Трент достал свой особый мячик, и я внимательно следил, как он его сжимает, надеясь, что в этот раз он даст мне с ним поиграть.

— Думаю, пора подумать о более действенном лечении.

— Я не хочу делать гемодиализ, Трент.

— Дорогая, ты — центр моей вселенной. Я умру, если с тобой что-нибудь произойдет. Пожалуйста, Сиджей, давай сходим к врачу. Пожалуйста.

Той ночью Сиджей легла спать рано. Хотя Трент не давал мне команды молиться, запах его дыхания был таким сильным, что я все равно подал сигнал .

— Хороший пес, — сказал мне Трент с отсутствующим видом. Только люди могут хвалить собак, даже не взглянув на них.

Следующим утром, когда Трент ушел, Сиджей упала в кухне. В одну секунду она шла с балкона на кухню наполнить банку водой, а в другую — уже лежала на полу. Я почувствовал удар подушечками лап, и когда подбежал к ней, стал лизать ее лицо, но она не реагировала.

Я скулил и лаял. Она не шевелилась. Ее вдохи и выдохи были поверхностными и пахли болезнью и кислым.

Я обезумел. Я подбежал к входной двери, но с другой стороны никого не было слышно. Я залаял. Затем я выбежал на балкон.

Миссис Уоррен стояла на коленях, играя со своими растениями. Я залаял на нее.

— Здравствуй, Макс, — крикнула она мне.

Я думал только о моей девочке, которая лежала на кухне больная, без сознания. Мне надо сообщить об этом миссис Уоррен. Я двинулся вперед, просунув морду между прутьями и залаял на нее так настойчиво, что она не могла не услышать истерику в моем голосе.

Миссис Уоррен опустилась на колени и посмотрела на меня. А я лаял, и лаял, и лаял.

— Что случилось, Макс?

Услышав мое имя и почувствовав вопрос, я развернулся и побежал назад в квартиру, чтобы миссис Уоррен поняла, что проблема там. Затем я выбежал на балкон и залаял снова.

Миссис Уоррен поднялась.

— Сиджей? — неуверенно позвала она, перегибаясь через перила, пытаясь заглянуть к нам в квартиру. Я продолжал лаять.

— Тихо, Макс, — сказала миссис Уоррен. — Трент? Сиджей?

Я продолжал лаять. Потом миссис Уоррен покачала головой, подошла к своей двери, открыла ее и вошла в квартиру. Когда она закрыла за собой дверь, я был настолько ошарашен, что даже престал лаять.