Дэвид Арнольд - Москитолэнд

Выбор сделан.

«У Дэнни» нас обслуживала начинающая романистка – болтливая счастливая девица, новичок в индустрии общепита. Папа заказал «Большую Победу» (метафора метафор) и трижды получил добавку кофе. Поскольку он редко пил кофе по вечерам, я удивилась, но промолчала. Мы поели, ушли, и на этом все.

Но позже, когда все встало на места, я начала играть в «Если б только». Если б только я не упомянула «У Дэнни»… Это моя вина, что он встретил Кэти? Может, все могло случиться иначе…

Шах и мат.

Хозяева поля побеждают.

Каждый. Гребаный. Раз.

Бек рулит, блуждая по коварным дорожкам «Если б только», в то время как я ищу правильные слова для ситуации, для которой просто не придумано правильных слов. Скрип дворников, ливень, храп – я все еще в этом черт-его-знает, наверное, оркестре… Дорожной какофонии. И пусть сейчас все сложно, кажется, я все равно счастлива находиться рядом с друзьями. Конечно, я бы с удовольствием поцеловала-обняла-вышла-замуж-за Бека, но пока рада просто быть с ним. Полагаю, порой «быть с» затмевает все остальное.

И вот они.

Правильны слова.

– Ты появился на ее пороге, Бек.

Он начинает плакать. Я поворачиваю голову и здоровым глазом смотрю на безумный дождь.

– Ты появился. И это действительно важно.

4 сентября, вечер

Дорогая Изабель.

Буду с тобой честна, Из, порой я готова отдать что угодно, лишь бы стать тупой. Не в смысле, что я гений или типа того, и знаю, что это звучит странно, но иногда я думаю о том, как же чудесно быть идиотом. Я б могла целыми днями жевать сырные закуски и толстеть, глядя мыльные оперы и японские спортивные состязания. Боже, порой это так заманчиво. Полагаю, самое лучшее в тупости – безразличие ко всему. Конечно, я и сейчас так могу, но в конце концов из-за безделья начну чувствовать себя собакой.

(Похоже, я отклонилась от Причин, да? Ох, ладно. Иногда нужно просто смириться.)

Сегодня утром я встретила свою первую Клэр и теперь официально предупреждаю тебя: держись от всяких Клэр подальше. Гнилые насквозь. Возможно, у этой нет избыточного веса, но готова поспорить, что она в легкую умнет кучу сырных слоек.

Клянусь, чем старше я становлюсь, тем больше ценю плохие примеры, а не хорошие. И это хорошо, потому что большинство людей – эгоистичные, невротичные, зацикленные на себе овощи, предпочитающие носить близорукие очки в дальнозорком мире. И именно такое близорукое невежество привело меня к новой новаторской теории. Я называю ее «Теоремой Мим о Хрюшке-не-повторюшке». Если вкратце, суть в том, что, по-моему, единственная цель существования некоторых людей – это показать остальным, как поступать не надо.

До связи,

Мэри Ирис Мэлоун,

начинающая идиотка

Эта заправка самая стремная. Бек всего лишь заправляет бак, а потаскушка у соседней колонки смотрит так, будто он тут стриптиз танцует.

– Мне нравится твоя палочная книжка.

– Что?

Уолт указывает на мой дневник:

– Палочная книжка. Кла-а-а-а-асная.

Худосочный палочный человечек с нелепыми плоскими ступнями смотрит на нас с моих колен. Сам блокнот, если честно, сделан не очень хорошо, но и стоил дешево. Полагаю, требовать от производителя большего глупо.

– Как самочувствие, Уолт?

– Я теперь правильный, Мим. Все в порядке.

Я размышляла об этом его высказывании про неправильность. И внезапно все в мире обрело смысл. Если кто-то не в порядке, то, логически, этот кто-то неправильный. Делаю мысленную заметку рассказать Беку о сенсацинном новом Уолт-изме.

– Хочешь «Маунтин Дью»?

Уолт бросает незаконченный кубик Рубика на пол и улыбается мне.

– Ага, поняла. Жди здесь, я быстро.

– Хорошо, я жду здесь, пока ты быстро. За «Маунтин Дью».

Я вылезаю из грузовика и пялюсь на оттопыренный зад красотки у соседней колонки.

– Бек, тебе что-нибудь нужно? Я за «Маунтин Дью».

– Возьми три штуки, – говорит он, закручивая крышку бака.

Оказавшись в помещении, не могу избавиться о мысли, насколько же я ненавижу сальные, вонючие, влажные, необъяснимо грязные и бесспорно отвратительные места, то есть смело можно сказать, что я ненавижу автозаправки. Никогда не бывала в тюрьме строгого режима, но иногда думаю, что это одна большая заправка, обнесенная решеткой. Боже, меня тошнит от заправок.

Здоровенный кассир сплевывает табак в чашку, и я вспоминаю об Альберте и Ахаве и тут же превращаюсь в мисс Арлин. (Истинную леди старой закалки, да упокоится она с миром.) Беру три бутылки «Маунтин Дью» и пакетик персикового жевательного мармелада и иду к кассе.

– Это, – говорю, сгружая газировку и конфеты на стойку, – и что мы там должны за синий пикап.

– Вы должны были внести предоплату. Я могу тебя арестовать.

– Не в первый раз на этой неделе.

Здоровяк ухмыляется и пробивает цифры на древнем аппарате:

– Итого восемьдесят три доллара и семьдесят четыре цента.

– Что?! Ладно, сколько будет без мармелада?

Под тяжелым взглядом я вытаскиваю последние деньги Кэти.

– Увидимся, парень.

– Нет, если я замечу тебя первым, маленькая леди.

Обернувшись, профессионально поднимаю большой палец правой руки и изображаю пристойное «о’кей» левой, что довольно сложно, учитывая три бутылки газировки и пакетик конфет, но я справляюсь. И почти выхожу за дверь, когда взгляд цепляется за газетный стенд, и сердце замирает.

Нет, не так.

Газетный стенд хирургически удаляет мое сердце из тела, а потом топчется по нему, будто это пустая консервная банка.

– Ты в порядке, милочка?

Я киваю, но нет, это ложь. Меня зовут Мэри Ирис Мэлоун, и я не в порядке. Я в шоке.

Листовка рядом с газетой. У двери. На уровне глаза. Прямо перед моим лицом.

Я всегда ненавидела эту фотографию.

Всегда.

– Не хочешь причесаться, Мим?

Я перекидываю длинные волосы на одно плечо и сую в рот кусочек вафли:

– Я причесалась, пап.

Он стоит у тостера, ожидая собственную вафлю. Уже давно мы перестали их печь и просто разогреваем замороженный полуфабрикат.

– Да ладно? А по виду будто только встала с постели. Ты хоть их высушила?

В кухню заходит мама в своих хлипких тапочках и с огромными мешками под глазами. Я делаю вид, что ничего не замечаю.

– Мам, объясни папе последствия сушки моих волос. – Мама молча идет к кофейнику, и я поворачиваюсь к отцу: – Они непостижимы, пап. Последствия не поддаются осмыслению.

Папа не сразу реагирует. Похоже, мамино присутствие выбивает его из колеи. Я перевожу взгляд с него на нее и обратно, гадая, сколько еще ночей они продержатся. Мама ждет кофе. Папа разворачивается и топает прочь. Едва он уходит, вафли выпрыгивают из прорезей тостера.