Дэвид Арнольд - Москитолэнд

– До свадьбы ее звали Кэти Шерон. У меня сохранился ее старый беджик из закусочной, если не веришь.

Снова идет дождь, хоть и не столь яростный, как в Цинциннати. Сквозь поток воды вижу указатель:

АШЛЕНД / ВУСТЕР – 58 МИЛЬ

КЛИВЛЕНД – 118 МИЛЬ

– Но почему через дефис? – сокрушается Бек.

– Эта женщина вне логического понимания.

Не отрывая взгляда от дороги, он качает головой:

– Кэти Шерон-Мэлоун.

– Шерон, мать ее, Мэлоун, – шепчу я.

Между нами спит Уолт – на коленях чемодан, на чемодане голова, на голове кепка. Он отключился почти сразу, как только мы отчалили из Санбери, то ли от недомогания (пять полных тарелок глутамата натрия), то ли от лечения (четыре экстрамощные таблетки аспирина). Не знаю, может, от сочетания того и другого.

Я не рассказала Беку о фотографии Уолта с мамой. Сама-то едва могу об этом думать.

Я пялюсь на свои кроссовки.

Далеко не такие модные, как туфельки ветеринарши.

– Итак, ты взял номерок?

– Что я взял?

– Номерок. Номер Мишель. Взял?

Бек вроде бы улыбается, но не совсем:

– Нет, Мим, я… не брал ее номерок.

Я надеваю очки-авиаторы Альберта. Да, сейчас пасмурно, но иногда просто приятно почувствовать себя кем-то другим.

– Лопух ты, Ван Бюрен. Только подумай об упущенных возможностях.

– Каких например?

– Ну для начала неограниченный доступ к собачьим селезенкам. Отношения окупаются прямо на глазах. Сексуальная резня, грязные диагностические разговорчики… Вероятно, ей нужно помогать завязывать гигантский бант на блузке.

– Я обалденно завязываю банты.

– Ну а я о чем? К тому же она ходячий иск о халатности.

– И чем же это хорошо?

– Для тебя – всем. Поддерживающий ее в суде хороший муж…

– Муж?

– Парень… неважно. Если правильно разыграть партию, сможешь даже получить собственное реалити-шоу.

– Черт, – вздыхает Бек. – Ты права. Надо было брать номерок.

– Ну, еще не поздно, чувак. Разве что… ты же не сказал ей твердое «прощай»? Если и был момент для жидкого прощания, то как раз с доктором, – я откидываю волосы, как будто они в три раза длиннее, – Мишель Кларк.

Он втягивает воздух, поднимает брови и медленно кивает.

– Ты лопух, Ван Бюрен. Лопух.

Еще никогда я не была так довольна результатом разговора и уверена в своей способности управлять гребаным миром.

Уолта мы не разбудили. Во всяком случае, храпит он пуще прежнего.

– Мы только что сводили Уолта к ветеринару, – улыбается Бек.

– Да-а-а-а-а, если честно, он вроде как наш питомец.

Мы смеемся, потому что мы любим, и за следующие полчаса я узнаю множество мелких деталей о Беке: он любит запах книг больше запаха младенцев; он считает, что Билл Пуллман – отстой, зато Билл Пэкстон – шикарен; он любит жареные красные перцы где угодно кроме пиццы; он ненавидит «Rolling Stones», запеканки и озера; он обожает «Beatles», тайскую еду и океаны. И он отличный водитель. На самом деле с такой внимательностью он мог бы занять место рядом с Карлом Л. Джексоном, а это о многом говорит.

Разговор сходит на нет. Я листаю программку «Редс», пытаясь мыслить не фантазиями, а сложными реалиями. Образ Уолта с матерью выжжен в моей голове, и хотя я знаю, что Бек прав (мы должны помочь), но понятия не имею как.

– Она была сексуальная, – бормочет Бек.

Каждая капля крови приливает к моему лицу.

– Кто?

– Мишель.

Я переворачиваю страницу:

– Ага.

Я чувствую, что Бек смотрит на меня, но ничего не говорит. Перелистываю еще одну страницу.

– Ты не согласна? – наконец спрашивает он.

– Конечно согласна. – Еще одна страница. – И по возрасту больше подходит.

Учитывая ливень и храп, тишиной и не пахнет, но по ощущениям в кабине тихо, как в гробу. Душно, неуютно, мы оба погребены под тяжестью слов. Я бросаю программку на приборную панель:

– Ладно. Выкладывай.

– Выкла…

– Что тебе пообещала Клэр?

Не уверена, кто сильнее удивился – Бек или я. Утром, после долгих внутренних дебатов, я все же решила не спрашивать. Но прямо сейчас кто-то должен был открыть рот или мы, скорее всего, задохнулись бы.

– Я знал, что ты там. – Бек пялится на дождь, качает головой. – Увидел открытое окно и просто понял.

– Да-да, ты великолепен и знаешь все на свете. Так что она тебе пообещала?

– Ничего, – шепчет он надломленным голосом. – Но я ей пообещал.

Я не произношу ни слова. Нет нужды. Как учила мама, опрокинь бочонок, а дальше уж яблоки сами справятся.

– Примерно через год после того, как Клэр поселилась у нас, пришло уведомление, что ее отец выходит из тюрьмы. Она была вне себя от счастья. И стала говорить иначе. Например, если мы где-то ужинали, она говорила, что будет скучать по этому место. А если ходили в кино и оно ей нравилось, то «я точно свожу на этот фильм папу». Все вертелось вокруг их с отцом воссоединения. Но проходили дни, и никаких новостей. Потом недели, месяц – ничего. Клэр жила на чемоданах, хотела быть готовой, если вдруг. Но как-то утром в местной газете появилась заметка. Ее отца зарезали во время сделки с наркоторговцами.

– Дерьмо.

– Клэр заперлась в уборной наверху. Рыдания разносились по всему дому. Я взломал дверь и нашел ее лежащей в ванной. Она перерезала запястья.

– Черт, Бек…

– Фигово перерезала, но с тех пор все изменилось. Она сбежала. А три месяца спустя родители развелись.

Из безопасного укрытия солнцезащитных очков я смотрю на дождь и пытаюсь влезть в шкуру Бека. Он годами переживал о той, что при встрече не уделила ему ни минуты. Я представляю, как хмурая Клэр сидит в своем апатичном таунхаусе… сигареты, терапия, лимонад, смыть, повторить… Если ее привычка – королева, то эта королева – настоящий тиран.

– У тебя бывало чувство, будто ты потеряла нечто очень ценное, а потом выяснила, что оно тебе никогда и не принадлежало? – спрашивает Бек.

Я не отвечаю – вопрос того не требует.

– Еще до побега, – продолжает он, – пока Клэр лежала в больнице, я посмотрел ей прямо в глаза и пообещал, что всегда буду рядом. А теперь она меня даже не помнит.

Я узнаю этот тон. «Если б только… если б только… если б только…» Играю ли я в «Если б только»? Игра на все времена. Вот только все подстроено. Победить невозможно. Мысли в стиле «Если-б-только» в итоге приводят лишь к «Все-то-что-могло-случиться-иначе» , плавно перетекающему в «Это-все-моя-вина?» .

Пятнадцатого февраля мы с папой пошли в кино. Я запомнила точную дату, потому что в кинотеатре висел постер: «День Святого Валентина – два билета по цене одного». После фильма папа настоял на ночном завтраке. Он знал, что я не в силах отказаться. (Завтрак – первая строчка в генном коде Мэлоунов, и нравится мне это или нет, пред лицом яиц и бекона я такая же Мэлоун, как прочие.) Папа предложил пойти во «Френдлис». Я подростково-трагично вздохнула и сказала, что предпочитаю «У Дэнни».