Виктория Полечева - Рассказы из шкафа

Тяжело мне в госпитале было. Все время плакал, стонал, как маленький. Нога болела страшно. А хирург говорит, что и воспалилось все. Может, выше ампутируют. Куда ж выше-то? Я возмущался. И так уже выше колена отхватили. «Люба, Люба, Лю-ю-ю-юбонька», – сипел я, закусив угол подушки. А слезы так и лились.

Уже третью ночь среди стонов я слышал, как она плачет. Тихо так, скромно. Она никогда громко и не голосила, все стойко переживала. А я дурак. Не могу так. Я реву все время. Закусил подушку снова, чертыхаясь. Чего ж, теперь и поплакать нельзя? Нога-то ладно. Отрастет. Костыли придумаю. До свадьбы заживет, как Степаныч говорил. Придумаю я, как ртов кормить. Все равно скоро я к ним поеду. А вот Люба… Я снова взвыл, и мне не стыдно было почти. Со второго класса ее любил. Она мне замуж пойти обещала. А оно вон как…

– Ну, ну, солдатик, ты чего, – сестричка уколола мне что-то. Боль в ноге начала уходить. А в груди все больше и больше разгоралась. Опять сознание терял. Слышал только, как Люба хнычет. Тихо так…так по-родному.

– Ну, проверьте! С косами такая! Ну, пожалуйста!

– Хорошо солдатик, хорошо. Поищу твою невесту, поищу. – Отвечал старый доктор. Он устал уже, глаза ввалились. И руки дрожали, я видел. Но он зевал, потягивался, и шел к очередному бойцу. Это мы тут теперь валялись. А ему отдыхать нельзя было. На мне только три рта дома висели, а у него тут – целый госпиталь.

Не нашли Любу. Джансуг сказал, что не видел ее никто. Все горевали. Все ее искали, не нашли.

Но я слышал. Я точно слышал. Мне кололи укол за уколом. Доктор говорил, что у меня горячка. В кровь грязь пошла, плохо мне стало. Но я точно знал, что Люба рядом. Она каждую ночь плакала, меня ждала.

Я не выдержал как-то. Стащил у Джансуга костыли – ему ходить уже разрешали – да и потащился по всему госпиталю. Эта школа раньше была. На нашу с Любой похожа.

– Люба, Любонька, – шептал я, чтобы никого не разбудить. Люба-то точно не спала, я знал. Проверил каждую комнату, а она все не находилась.

Я остановился на выходе, всматриваясь в лица. Искал разбросанные по подушке косы. А их нигде не видать было.

– Тимофейка, Тимофей, – откуда-то снизу позвал Любин голос.

Я посмотрел на кровать, а она глядела на меня и улыбалась. Глупо так, по-детски. Я кинул костыли и присел, А Люба вдруг под простынь нырнула.

– Любаш, Люб, ты чего? – я гладил ее коленку через простынь.

Рука так тряслась, что я испугался. Подумает Люба, что я немощный какой-то. А я руками все могу. Руки уцелели – это для рабочего человека главное.

– Люб, ты боишься, что я работать теперь не смогу? Люб, да ведь вторая нога осталась же. Любаша?

– Ой, Тимофейка, не пойду я теперь за тебя. – Пискнула Люба. – Теперь не возьмешь меня.

– А ну, Любка, не выдумывай, – я испугался чего-то и дернул простынь на себя. Да и расхохотался.

– Эй, солдатик, – сонный доктор вышел из своей каморки. Это мы рядом с ним расшумелись. – Ты мне теперь буянить вздумал?

– А помните, я вас просил невесту найти? С косами, длинными-длинными.

Люба обиженно всхлипнула.

– А, так вот в чем дело, – доктор тоже рассмеялся, – Не я брил, товарищ мой, Аникеич. Стало быть, не в горячке ты, нашел невесту?

– Да кому ж я нужна теперь такая! – Люба провела рукой по лысой голове. – Осколок зацепил меня, Тимофейка! Чтобы достать, все мои косы и повыстригли, ироды… – Люба плакала так горько и так обижено, что мне захотелось прижать ее к себе и не отпускать.

И я прижал.

– А че ж ты плакала? Из-за кос?

– Угу. Из-за них только. Как будто плакать мне больше не о чем было, Тимофейка, – Люба зарыдала, как малое дитя и стукнула меня по плечу, – Я ж их отращу, Тимофей. А тебя не отрастила бы… Зачем мне косы, если тебя рядом нет? Я их только ради тебя со второго класса отращивала.

– Деда-а-а-а-а-а-а! – Сенькин крик раздался от двери.

Он несся ко мне в яркой салатовой курточке, спотыкаясь обо всю обувь, стоявшую в коридоре, цепляясь за край ковра. Я попытался встать с кресла, но спину опять прострелило так, что я скорчился от боли. Внучок остановился, удивленно на меня уставившись, хлопая карими глазками. Пришлось виновато улыбаться, пересиливать себя и вставать. Деда ж для него пока самый сильный, самый здоровый. Он единственный, кто еще в меня верит.

– Ну чего ты стал там, сорванец? А ну-ка! Беги к деду!

Сенька вмиг влетел ко мне на руки. Я поднял его так высоко, как только мог. Глазки его светились таким восторгом, что я чуть не прослезился. Дескать, какой мой дед сильный: я уже такой большой, а он меня так легко поднимает. И спина чудом прошла, это из-за Сеньки все. Да я и не старый вовсе, всего шестьдесят на прошлой неделе исполнилось. А спина вот уже прихватывает. Не дело, не дело…

– А мама что, опять не зашла? – спросил я, расстегивая внучку куртку.

– Неа, она дверь ключом открыла и сказала, что ты меня ждешь.

Я понимающе кивнул. Нину, дочку, вижу с порога один раз в месяц, когда Сеньку привозит. Кивнет мне, рукой помашет, да и уходит сразу. Все она в обиде, что с матерью развелись. Слава Богу, хоть с внуками видеться дала.

Сенька показывал мне нового робота, а я почти не слушал. Смотрел на его пушистые, немного девчачьи реснички, на гладкие щечки, мою горбинку на носу. Никогда не думал, что внук в меня пойдет. А он – вот как. Говорят, что моя копия.

Накормил его, он даже не кривился. Это он дома суп не ест. А у деда суп другой, у деда вкусный. После обеда забрался ко мне на коленки, про садик что-то рассказывать. Это у нас традиция такая. И обычно трещит без умолку, а тут что-то весь пятнами покрылся, пальчиками замок на кофточке теребит. Волнуется.

– Сенюш, ты деде рассказать что-то хочешь?

Тут осторожно надо, бережно. Чтобы понял, что дед его и вправду хочет слушать.

– Деда, – начал внучок, и вздохнул тяжело, прерывисто, – деда, а ты когда в первый раз на бабушке женился?

Надо же. Неужели первая любовь пришла?

– Женился-то я один раз всего. Ты хотел спросить, когда влюбился?

Сенька заулыбался и спрятал личико в мой ворсистый свитер.

– Да, – еле слышно пискнул он, – Когда ты первый раз влюбился? В бабушку.

– Ну, мы уже с ней взрослыми были. Красивая она была, вот и влюбился.

Нахмурился я, хорошо, что Сенька не видел. Не любил я его бабушку никогда. Просто получилось так. Матери свели, а потом Нинка появилась. Но недолго мы прожили. Развелись, когда дочке и трех еще не исполнилось. Светка, жена моя, сразу замуж выскочила, до сих пор живут и вроде бы счастливо. А у меня вот как-то не сложилось…

– Деда, а можно влюбиться, когда ты еще маленький, как я? – Сенька зарделся.

И вспомнил я, что как в его возрасте в первый раз и влюбился.

– Конечно, можно, внучок. В садике девочка какая-то понравилась?