Виктория Полечева - Рассказы из шкафа

– А давай я тебе контрамарку достану? Сколько лет вы с Женей уже в театре не были? И Алексея возьмете, – подруга щелкнула мальчика по носу.

Лешка заворожено смотрел на молодую женщину. Она, закутавшись в шубу из блестящего меха, не дрожала от холода, как всегда дрожит его мама. Губы, накрашенные сочной розовой помадой, блестели. А вот бледные губы его мамы всегда покрывали трещинки. Кудри на голове незнакомки были собраны в незамысловатую, но очень красивую прическу. У мамы никогда не было прически.

Лешка не слушал, о чем они говорили, но совсем скоро мама заставила его сказать что-то на прощание, и незнакомка скрылась за поворотом.

– Мам, это дочка какой-то твоей подруги? – протянул мальчик, вырвав женщину из мрачной задумчивости.

– Нет, Алеш, ты что? – щеки Светланы загорелись. – Она моя бывшая одногруппница, в академии вместе учились.

– Ого, она такая молодая! – удивленно воскликнул мальчишка.

– А я?.. – глухо спросила женщина, не договорив.

Она дернула на себя скрипучую дверь, пропуская сына в подъезд. Идти домой сегодня было особенно тяжело, даже как-то тошно.

– Ну-у-у, что, шалопай, сколько голов забил? – Женя выполз из зала, глупо улыбаясь и почесывая пивной живот.

Света осмотрела мужа, такого растолстевшего, нахального и опротивевшего. Она быстро разделась и поспешила на кухню, готовить ужин.

– Ты ходил насчет работы? – крикнула она устало, зная, что сейчас разразится буря.

Евгений, вопреки ее ожиданиям, прошел на кухню, весело хохотнул, и ответил:

– Ну, Светуль, там мороз такой. Че я туда попрусь, а? – муж прислонился к щеке супруги маслянистыми губами.

На Свету пахнул запах перегара. Бледно-голубые, водянистые глаза мужа, мясистый второй подбородок, жесткая щетина на раскрасневшихся щеках показались ей омерзительными. Она прошла в комнату и устало уселась в кресло с прохудившейся обивкой, к телевизору.

Она не видела сегодня очередного, стотысячного матча «Спартака», она вновь и вновь переживала события девятилетней давности. Ариша разбередила в ней уснувшие, покрытые пылью и, может быть, корочкой льда, чувства. Света вновь видела себя цветущей выпускницей Гнесинки, бегущей с букетом домой, рассказать маме о прекрасном Жене, ставшем ее женихом. Они поженились очень скоро, через пару месяцев. А потом Женя, подающий надежды футболист, получил травму, устроился работать охранником и признался вдруг, что всю жизнь он ненавидел виолончель. Света, дабы угодить и без того несчастному мужу, стала репетировать все реже. А потом и вовсе забросила инструмент. Она забеременела, нужны были деньги. И самой бесполезной вещью в доме оказалась, конечно же, ее виолончель.

Много времени прошло с тех пор, много воды утекло, но впервые поняла Светлана, как изменилась она сама, как изменилась ее жизнь. Женщина удивленно окинула пустым взглядом квартиру, словно не понимая, как могла прийти она ко всему этому. Как рутина могла поглотить ее, выплюнув наружу только останки той бодрой, бесконечно любившей музыку, людей, да и саму жизнь, девчонки.

– Не перечить отцу, гаденыш! – взревел Женя в Лешкиной комнате.

Света поспешила туда и увидела изрезанные гетры – подарок отца на день рождения – валявшиеся у мальчика под ногами.

– Я ненавижу футбол! Ты понимаешь?! Я его ненавижу! Зачем ты мешаешь мне жить?! Зачем ты все портишь! – верещал мальчишка.

Женя замахнулся, дабы отвесить чаду оплеуху, но Света перехватила его руку, и мальчик, извернувшись, убежал в ванную. Женщина только тяжело вздохнула и, оставив мужа одного, пошла к сыну и присела под дверь.

– Леш, Лешка, ну, открой, слышишь?

– Ма, и ты с ним! Я и его ненавижу! И футбол его ненавижу! – сквозь слезы ответил мальчишка.

– Лешка, Алеш… Слышишь? Не пойдешь завтра на тренировку. Не пойдешь. Мы с тобой оперу пойдем смотреть. Я специально у Аришки только два билета попросила, чтобы только мы с тобой. Пойдем?

– Опера? Я по телеку видел. Там отстой какой-то, – ответил Лешка, понемногу остывая.

– Ну, отстой будет, уйдем тогда. Там, правда, концертная постановка. Без костюмов всяких. И петь непонятно будут. Но я тебе все расскажу. За то будет настоящий оркестр, – шептала Света, словно рассказывая сказку.

Замок щелкнул, Лешка вышел, вытирая глаза. Многим походил он сейчас на отца, когда тот был молод: такой же долговязый, худой, так же русые волосы торчат во все стороны. Глаза только другие, Светины. Зеленые, словно светящиеся.

– Оркестр прям настоящий? И труба будет, и скрипка большая, на которой ты играла?

– Угу. И виолончель будет. Самая настоящая.

Лешка сидел в первом ряду, растерянно теребя растянутую водолазочку. Он оглядывался на женщин в шикарных платьях, изумлялся, видя их переливающиеся всеми цветами украшения.

– Мам, а ты чего платье не надела? Неудобно как-то вообще. На нашем ряду все в платьях.

– Лешка, это и так мой лучший свитер. Нет у меня платья. Вон, смотри, справа, видишь? Это виолончели. Не вертись только.

Но мальчику трудно было усидеть: так много блестящих лакированных инструментов, и все рядом, только руку протяни. Леша однажды видел гитару, у одного старшеклассника в школе. Но не была она такой нарядной, такой праздничной.

Наконец, музыканты заняли свои места. Оркестр грянул, чаруя, уводя за собой. Света, забыв обо всем на свете, перебирала пальцами, пытаясь вспомнить свою партию. Дыхание ее сбилось, щеки горели, а лихорадочный взгляд все скользил по гладкой талии и податливым струнам, по неугомонному смычку. Руки Светы заныли, прося разминки, в голове ее зародилась безумная идея послать все к чертям. Остаться после концерта, выпросить у музыканта инструмент, и немного, хоть пару минут, поиграть.

Когда наваждение схлынуло, Светлана перевела взгляд на сына, ожидая увидеть на его лице выражение скуки, недоумения. Но мальчик сидел, сжав подлокотники так, что костяшки пальцев его побелели. Алешка подался вперед, подбородок его дрожал. По щекам его покатились слезы, он прижался к плечу матери и зашептал: «Мамочка, это так красиво! Господи, как это происходит? У меня в груди как будто комочек загорелся! Мамочка, спасибо, спасибо, мамочка!». И Света вдруг расплакалась тоже, не сдерживая чувств, не боясь, что тушь, которую она нашла где-то в старом комоде, размажется. «Это музыка, сынок. Это настоящая музыка».

Алешка все время тихо переспрашивал, о чем поют, что происходит и Света взволнованно поясняла ему, боясь что-то пропустить.

Во время антракта Лешка откинулся на кресло и устало вздохнул.

– Ты говорила, что эти палочки называются смычками, да? Музыканты когда ими водить туда-сюда стали, я даже сначала не поверил. Они двигают, двигают, пальцами куда-то тычут, а оттуда звуки нереальные! Мама, как они делают это? Они же волшебники!