Виктория Полечева - Рассказы из шкафа

Падает к его ногам. Лежит. Поскуливает. Ждет то ли пинка, то ли крепкого поцелуя. А он стоит над ней, мраморный, омертвевший.

Против его воли тихое слово срывается с губ:

– Оля.

– Оля, – сипит она. – Ну, и что же?

Она отирает слезы, размазывает по щекам красную помаду. Расправляет плечи. Кипящие гневом и болью ее глаза медленно застывают, покрываются тонкой корочкой льда.

В теплой душной комнате она размякает от усталости и головной боли. Плывет. А он все стоит рядом и молчит. Она даже не слышит его тяжелого дыхания. Потому что дыхание его ровное.

Оля встает, босиком шлепает к туфлям. Долго и мучительно пытается попасть тесемкой в замок. Он стоит. Оля надевает длинное пальто, но застегивает пуговицы неверно. Распускает все одним движением. Он стоит. Оля начинает все сначала. В этот раз удается.

Оля задерживается у зеркала, пытаясь стереть красные пятна со лба и щек. Он стоит.

– Сука, – кидает Оля, не оборачиваясь, и выходит на улицу.

Оля долго смотрит на небо, в поисках надвигающейся грозы. Но небо ясное. Чересчур ясное для такого дня.

Оля идет в магазин и с бутылкой вина возвращается к набережной. Пьет с горла крупными глотками, не кривясь.

Какой-то парень предлагает Оле сигарету. Она курит, хоть никогда и не курила. Смотрит на парня, и он довольно неплох собой. Оля улыбается. А потом ее тошнит прямо ему на колени.

Оля бредет домой в одиночестве, долго сидит на кухне, не включая свет. Вдруг вспоминает про недописанный отчет. Садится за компьютер, работает до самого утра. Щурясь от яркого света восходящего солнца, вновь открывает его фотографию. Смотрит долго, забывая моргать. Вспоминает складочку в уголке губ, родинку над бровью. А за ними хамоватый смех, чужое белье и дурацкую улыбку. Оле наконец-то становится противно. Она подходит к зеркалу, смотрит на мешки под глазами, на распухший нос. Замахивается, но в последний момент ее кулак замирает у зеркала.

Оля страшно хохочет. Хватает ноутбук и выбрасывает его в окно, на чью-то машину. Под крики сигнализации и хозяина машины, Оля садится на пол. Закуривает сигарету, что одолжил ей парень, смотрит в пустоту. И вдруг что-то внутри Оли трещит, готовое в любой момент лопнуть и разлететься осколками. Оля начинает горланить старую песню, и осколки летят от нее во все стороны. Оля продолжает смеяться, а внутри нее ширится благословенная пустота. Оля чувствует, что сможет ее заполнить чем-то другим.

Она вспоминает все книги, что хотела прочесть, вспоминает о родителях, новой лучшей подруге и о старом коте, который испуганно жмется к батарее. Оля вспоминает о себе. В ее глазах стоят слезы счастья.

– Девушка, с вами все в порядке? – он подсаживается рядом, теребит родинку над бровью.

Оля смотрит на него, почти не замечая, и комкает пальцами край конспекта для подготовки к ГОСу. Ее длинная юбка и рубашка в цветочек идеально подходят для нового знакомства.

Он смотрит на нее с дурацкой улыбкой, еще не зная, что она уже прожила их историю от начала и до конца. Прожила и исцелилась.

В городе заводят собак породистых, красивых, чтобы и самому приятно было посмотреть, да и перед знакомыми похвастаться. Выбираешь себе щенка и точно знаешь, каким он вырастет. И внешне, и по характеру, ведь у каждой из пород есть даже определённые черты характера, присущие каждой собаке. Бывают, конечно же, исключения, спорить не буду.

И привыкли эти собаки жить по расписанию: утренний выгул, томительное ожидание хозяина, вечерние игры, очередной выгул перед сном. У них все тихо, размерено, они ни в чем не нуждаются.

В деревнях все совсем иначе. Собак держат для того, чтобы те дом и двор охраняли. Бесполезных там мало. Недостаточно деревенской собаке быть красивой и туда-сюда прогуливаться. Она должна работать так же усердно, как и все.

Я хочу вам рассказать о своей собаке, вполне себе обычной и деревенской. Точнее, говоря, сельской.

Нашлась она когда мне было всего года четыре. Я себя-то плохо помню, но знакомство с Манькой врезалось в память, стало одним из тех отрывочных детских воспоминаний, которые могут быть неяркими, нечеткими, иногда даже не совсем правдивыми, но очень солнечными и живыми.

Тогда у нас уже жили две собаки… Коренастый старожил Жучок всегда держался чуть особняком. Уходил со двора, когда хотел, когда хотел возвращался. Его даже перестали сажать на привязь, а толку? Умный чересчур был. Извернется, скинет цепок, да пойдет по своим делам. Второго пса, со светлой шерстью и черным пятном на спине, я всегда боялась. У него были большие желтые зубы, и он всегда скалился, когда к нему подходили дети.

Этих собак как-то трудно было считать друзьями, потому что они вели себя как взрослые. Какой-то важностью от них веяло, напыщенностью даже.

И вот помнится мне, что у нас во дворе что-то происходило: родня понаехала, суматоха поднялась. Я укрылась в палисаднике, в зарослях мяты. В густой тени разросшейся сливы всегда было прохладно, а запах мяты и черемухи всегда меня чем-то успокаивал. Я лежала на животе и укладывала спать кукол из одуванчиков, когда вдруг услышала низкое рычание, а за ним и тихое тявканье. Рядом топталась на месте маленькая светлая собачка. Шерсть у нее казалась совсем смешной: вся в мелких кудряшках, как у овечки. Собачка семенила короткими лапками на месте и кидала испуганные взгляды на моих родных, снующих туда-сюда мимо палисадника. Уже тогда я поняла, как сильно она боится громких звуков.

И вот стояла она рядом со мной, не зная, стоит ли меня опасаться так же, как и всех остальных. Как она попала во двор? Не знаю, наверное, протиснулась через деревяшки старого забора, а теперь вот, бедная, не понимала, как отсюда выбраться.

Я села на колени и осторожно, за передние лапки, подтянула собаку к себе. Она не знала, как реагировать: то руку мне лизнет, то вновь скулить начинает, то зарычит. По началу даже немного страшно стало, вдруг укусит? Но потом малышка… И тут я придумала ей имя. Так не похожа она была на всех дворовых собак, живших в округе. Таких крупных, серых и неказистых. Она была маленькой и аккуратной, словно собачья принцесска.

Это потом, уже через несколько лет, увидев по телевизору, как выглядят болонки, я поняла, откуда идут корни моей Малышки. А тогда она мне показалась самым необыкновенным плюшевым зверьком. Спустя пару минут мы с ней уже подружились. Я сбегала в дом за любимым лакомством – мокрой горбушкой хлеба, чуть присыпанной сахаром, половину съела сама, а вторую отдала Маньке.

Ближе к вечеру бабушка начала кормить живность, много у нас тогда всех было, уже всех и не припомню. И коровы, и коза одно время жили, и свиньи, и рыжие куры, даже гусь ужасно противный был. Почему-то один. Не любила я его, боялась. Как сейчас помню, что с какого-то перепугу его звали Генкой. Так вот Малышка, увидев, что всем раздают еду, и выбралась из укрытия в палисаднике. Другие собаки, конечно же, сразу на нее кинулись, а я села рядом, обняла ее, и начала слезно упрашивать маму и бабушку ее оставить.