Валерий Городецкий - Гаврош, или Поэты не пьют американо
- Название:Гаврош, или Поэты не пьют американо
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Array SelfPub.ru
- Год:2019
- ISBN:978-5-5321-1149-3
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Валерий Городецкий - Гаврош, или Поэты не пьют американо краткое содержание
Содержит нецензурную брань. Эта книга – участник литературной премии в области электронных и аудиокниг «Электронная буква – 2019». Если вам понравилось произведение, вы можете проголосовать за него на сайте LiveLib.ru
до 15 ноября 2019 года.
Гаврош, или Поэты не пьют американо - читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок
Интервал:
Закладка:
То был хороший, крепкий концерт, которые остаются в памяти надолго. С бисами, счастьем, единением всех со всеми и прочими добротными атрибутами, неизменно сопровождающими правильные концерты. А у Гавроша они все правильные.
После концерта мы загрузили багажник цветов и гитару.
Раздав автографы, а заняло это минут тридцать, Гаврош прыгнула в Москвич, предпочтя его казенному Мерсу, чем несказанно меня обрадовала. Загрузилась также Ксюха из группы «Тотал», Чайка и кто-то еще.
Под свист и улюлюканье, мы отъехали с Ленсоветовского заднего двора и выехали на Каменноостровский проспект.
На перекрестке с нами поравнялась «девятка» с незнакомыми девчонками.
Они бесновались, показывали большие и средние пальцы и что-то кричали через закрытое стекло.
– Гони, – закричала вдруг Гаврош прямо мне в ухо, и от неожиданности я втопил педаль газа в пол.
Лишних деталей типа инжектора и компьютера в Москвиче нет, поэтому бензин поступил в двигатель сразу. До 60 мы разогнались секунд за 10. Через 30 секунд на спидометре уже была сотня.
Раньше я думал, что это максимум.
Рядом с Гаврошем так всегда – то, что неподвижно, начинает шевелиться, то, что ползет – начинает ускоряться. А то, что едет, начинает летать.
На ближайшем повороте я резко тормознул и свернул направо. «Девятка» тоже успела тормознуть и тоже свернула.
Выскочили на набережную и там ускорились.
«Девятка» не отставала.
– Жми Глеб Егорыч… – заорал кто-то в ухо, и я поддал еще газа.
Не знал, что старый отцовский Москвич способен выжать 110, но это случилось.
2 светофора были зелеными, мы были с ними в сговоре той ночью.
Помню только, что Ксюха на заднем сиденье каждые 60 секунд кричала истошным голосом «Ксюха будет транссухой!» и дико ржала.
Что такое 110, скажете вы?
Но 110 в Москвиче и 110 в Мерседесе – это разные 110.
В Москвиче 110 – это Космос и звезды, летящие тебе навстречу.
Где-то напротив Авроры Москвич стал взлетать, глянув на спидометр, не поверилось, там было 120, так что сдутость шин в тот вечер обвинять не пришлось.
Арсенальная набережная стала взлетной полосой, ведущей в полет к космическим странствиям и приключениям.
Про «девятку» все забыли – мы летели по этому магическому городу, едва касаясь колесами земли, да и не то, чтобы касаясь, мы скорее отталкивались от нее и снова взлетали, не думая о силе притяжения и прочих условностях. За окном проносились дома и мосты, плывущие катера и пешеходы, бредущие по неотложным и важным делам.
Справа показался Смольный Собор, подмигивая желтой подсветкой и золотыми куполами.
Где-то сзади донесся чей-то крик «Лелик, останови…»
Все земное было тленно, как-то несерьезно и несущественно. Лишь ветер, вечный спутник счастья, был рядом, мягко овевая ветровое стекло.
Повернувшись на миг вполоборота, я обратил внимание на Гавроша. Сжавшись в клубок, она что-то корябала на очередном клочке бумаги, не смея отказать себе в удовольствии отдаться истинной страсти. Ее не беспокоило происходящее – скорость, погони и крики.
Тогда, очень смутно, на краю сознания, мелькнула дикая мысль, что именно она создает все это: гонки, вопли, полет. Что эта скорость нужна ей сейчас, чтобы лучше чувствовать то, чему суждено превратиться после в нечто осязаемое. Что стоит мне закрыть глаза и мысленно напрячься, и я проникну в суть вещей, вспомню самое важное, увижу эту волшебную нить, которая тянется из ее сердца наружу.
Но все было тщетно, я уперся в бетонную стену и отскочил от нее, вернувшись в мир реальности, где правят законы, предложенные сэром Ньютоном и так легко принятые миром.
Это длилось минут пять, мы были обречены рано или поздно, упереться в Большеохтинский мост, неумолимо ведущий к Московскому вокзалу.
Сейчас понятно, что у «девятки» не было шансов, потому что она не умела летать. А тогда я просто подумал, вздохнув: …«Оторвались…» [1] Здесь предполагается, что у читателя останется вопрос «Что же произошло на самом деле?»
Скульптор
Скульптор должен в своих произведениях выражать состояние души.
Сократ– Камень – мой главный враг, – сказал скульптор, поднимая сумку с огромным булыжником. – И он же – мой главный друг и союзник.
В поезде Москва-Питер моим соседом оказался крепкий мужичок-боровичок, в кепке хаки и с курчавой бородой на пол-лица.
У мужичка оказался тяжеленный рюкзак и не менее тяжеленная сума, оторвать которую от пола стоило немалых усилий. Я решил помочь. На счастье, тащить груз пришлось не так далеко – на улицу Черняховского, что за Лиговкой.
Не будучи хорошим рассказчиком, я всегда старался разговорить собеседников, с коими мне почему-то всегда везло.
Сам мужичок оказался каменных дел мастером, а в сумках у него были какие-то редкие булдыганы, за которыми он мотался «к своим людям, потому что нынче вокруг одни барыги».
– Слушайте, а вы действительно отсекаете лишнее, когда работаете? Есть у вас такое ощущение? – начал я с банальностей.
– Все это чушь про отсекание лишнего – так – для красного словца. Камень не врет – вот в чем его сила. Писаки могут соврать, превратившись в журналюг, поэты превратились в пугал, вместо трибунов. А мы ближе к корням, с нами правда-матка.
– Ну, знаете, я с вами не во всем соглашусь, – осмелился я робко возразить.
– Например? – поднял бровь ваятель.
– А кто ж всех тиранов увековечил, так сказать, в камне. Одни миллионы людей подвергали репрессиям, другие бросали в котлы миллионные армии, на благо страны. А вам хоть что – изобразили героя с поднятой рукой, с орлиным взглядом, грудь в орденах, фуражки-околыши, сняли гонорар, а то и звание народного – и дальше жить.
– Хитрый ты, жук, – сказал скульптор покряхтывая, перехватывая суму другой рукой. – Так то ж верили. Все верили.
– Ну, так и писатель верил, чем он тогда хуже скульптора? – мне стало как-то обидно за писателей.
– Все хитрее. Мое поколение, все на Рубинштейна выросли. Сайгон, слыхал?
– А то как же.
– Так вот, все бредили искусствами. Потом развела жизнь, кто куда пошел, кто в Литинститут, кто в Театральный, а я один в Сурикова поехал. Это в Москве.
Лет через пять встречаю тех, кто в Линституте учился. И что ты думаешь, кто в газете, кто в журнале.
– А что плохого?
– Ха. Как быстро жизнь людей поменяла. Когда ты рядом – это проходит незаметно. В восемнадцать мы мечтали о том, чтобы покорить мир, о космосе, о повестях, которые изменят жизнь. А когда я вернулся – все уже кропали статейки о демонстрациях, да трудовых успехах.
– Но это же не так плохо?
– Не так, если твоя цель просто выжить. Все на этом попались – думали, что если у тебя ручка в руках, то ты типа здесь пишешь про действительность, а по вечерам, на кухне, для Вечности. А оказалось, что твое перо днем так затупилось, что вечером ты уже ничего стоящего написать не смог.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: