Валерий Городецкий - Гаврош, или Поэты не пьют американо

– А как вычислять тогда гениев, истинных поэтов, это ж проблема всего общества… проблема образования, будущего стран и континентов?

– Да кто его знает. Вот что я тебе по крайней мере скажу. Как отличить шамана от исполнителя? Все просто. Движение руки шамана заставляет сотни людей слушаться: смеяться, прыгать, плакать или поднимать руки. Шаман никогда не будет пороть чушь типа: “Я не вижу ваших рук” или “Я вас не слышу” на потребу публике, смешно приложив кисть руки к уху ракушкой…То массовик-затейник, шутовская копия и отражение, не ведающее смысла в том, что и зачем делает “исходник”. Понимаешь?

Я кивнул.

– Шаман поднимет руку, и зал сделает это вместе с ним, – продолжал Продюсер. Почему шаманы не учатся “в консерваториях”? Учатся. Но выходят оттуда уже исполнителями. Ибо консерватории созданы для защиты власть предержащих, чтобы отсеивать шаманов еще на подходе к алтарю, откуда они могут перехватить силу. В консерваториях их хорошенько полируют путем обучения тому, что такое хорошо, а что такое плохо. И то, что было хорошо, конечно становится плохо. В детстве у шамана обязательно найдется история – “да, беспокойный был ребенок, все-то мешал “учителю”. “Мешал учителю” – переводится как всячески препятствовал системе “поиметь свой мозг”. Запомни – нигде не учатся на шаманов. Ими рождаются.

Кто-то говорил тосты, официант приносил изысканные блюда.

Быстро подскочив к нашему столу, он предложил:

– Чай, американо с кексом?

– Спасибо, нам 2 эспрессо, с кексом, – ответил я и попросил Продюсера продолжить.

– А как ты угадал, что я люблю эспрессо? – удивился Продюсер.

– Да по Вам сразу видно, – ответил я.

– Не понял.

– Да ладно, ерунда, считайте это комплиментом. А может консерватория – это от слова консервировать? – предположил я робко.

– Ха, может и так. А знаешь, – продолжил Продюсер – девяносто девяти процентам людей “консерватории” нужны. Если ты не шаман, то без “консерватории” будет тяжело по нынешним временам. А если ты шаман, то в консерватории тебе капут. Такие дела…

Он помолчал с минуту.

– Кстати, ты уверен, что закончил этот, свой очерк? – он кивнул на мою стопку бумаги.

– Почти, еще две главы дописать хочу.

Продюсер нацелил в мою сторону четыре острых металлических зуба, удерживаемых в левой руке, прищурился, и сказал:

– Никогда, никогда и никому не давай недоделок. Ты сам за все отвечаешь. Тебя могут не понять, могут сбить с толку. Направить по ложному пути. Кто такой продюсер? Знаешь?

– Ну типа те, кто все держат. Бабки гребут.

– Фигня! Это взгляд обывателя. Продюсер – это человек, отвечающий за результат. Ты про кого там опус написал?

– Про Гавроша.

– О! В точку! Есть у нее продюсер?

– Нету.

– Знаешь почему?

– Кажется, да. Потому что она все делает сама? До конца?

– Точно. Кто-то должен видеть самую суть, результат. Если ты не видишь ни хрена, а просто ноты извлекаешь, то тебе нужен продюсер. А если ты знаешь, куда идешь, то на кой он тебе? Если тебе нужен чей-то совет, значит ты сам себе не веришь! – сказал Продюсер, и мы перешли к десерту…

Я сидел в кафе на ”Горьковской”, прямо в парке напротив центра “Великан”.

Было полчаса свободного времени. Я взял кофе и смотрел новости на телевизионном экране.

Праздная публика направлялась в близлежащие театры, мюзик-холлы и зоопарки.

Неожиданно на телеэкране мелькнуло лицо Гавроша. Я подсел поближе и попросил продавца с именем Алик на бэйдже прибавить звук. Шло какое-то заседание с руководством страны. Насколько я понял, на прием в палаты пригласили звезд музыки, театра и кино для некоего обмена мнениями.

Я успел заметить также Алису Бруновну, Лию Ахиджакову и Юлианыча.

Поднимали какие-то насущные проблемы – про Марши и Демарши, про Согласие и Несогласие, про Справедливость и Несправедливость, в общем обсуждались вечные от основания Мира противоположности, давшие искусству большинство сюжетов.

Поэты, как обычно, угодили в ловушку, спустившись на пять этажей вниз и начав решать вопросы хозяйственные и всенародные.

Неожиданно слово взяла Гаврош. Из ее слов я понял, что ее не пустили в самолет с жидкостью – ну то есть со сцеженным молоком для близнецов. Надо было передать молоко детям, а с молоком в самолет не пускают, опасность на каждом шагу…

За соседним столиком женщина в берете и с гамбургером перестала жевать и спросила мужа:

– Слушай, Вась, а у нас правда что ли не пускают в самолет, с молоком-то?

– Да черт его знает, Зин, – задумчиво и как-то неуверенно ответил Вася, одетый в джинсы и черную кожанку, – “выходит что не пускают.

– Вот ведь изверги…

– А может врет она все? Чего не пускать-то?

То ли солнце поднапекло голову, то ли просто захотелось поговорить с кем-то из реальных осязаемых людей, я вдруг обратился к женщине:

– Вы знаете, я немного в курсе. Тут и есть вся Гаврош – говорит, что думает. Ее волнует молоко и баста. Люди же часто склонны искать несуществующий второй и третий смысл, подтекст в контексте и пиар в гипертексте.

Женщина отложила гамбургер в сторону и посмотрела на мужа. Тот немного напрягся, но ничего не сказал.

– Да вы не волнуйтесь, я вам сейчас все объясню. Вся штука в том, что Гаврош живет слишком быстро. Она за день проживает столько событий, сколько обычный человек испытывает за месяц, два, а кто-то и за год. За день она может влюбиться, разлюбить, подраться, поссориться с музыкантом и снова помириться, а в перерывах написать пару песен.

– Ну и что с того? – спросил мужчина в кожанке, переглянувшись с женой.

– А то, что родители видят ее раз в полгода, и всегда к ним возвращался совершенно другой человек, проживший 100 жизней и словно вернувшийся после межгалактического перелета. Внешне человек почти тот же, а внутри на вечность старше.

– Слушай, Вась, пошли отсюда – нам же стирку еще сегодня надо закончить.

– Нет, погоди. Присядь-ка, Зин. Сто жизней говорите? А дальше что?

– Сейчас поймете. Все окончательно встало на свои места, когда я понял, что это действительно так. Никак иначе вам не удастся понять все те странности и нестыковки, на которых Гавроша постоянно ловили, и каждый раз она выходила сухой из воды, будто так все и должно быть. Гаврош никогда не врет.

Женщина зачем-то незаметно достала телефон и стала нажимать на кнопки.

– Она живет тотально сейчас и верит на все сто в то, что говорит, а значит это правда. Там где для вас прошло 3 дня, для нее промелькнула вечность и три жизни, где она умерла и снова восстала из пепла как птица Феникс.

– Какая птица? Что-то я не понял, – спросил Вася. В его суровом голосе проступило что-то, похожее на обиду.