Ян Стыдобка - Поэтесса в жанре ню и другие рассказы

Оли всё нет. Вылезаю из-под спальника, натягиваю дождевые штаны. Пора искать.

Или лучше в трусах?..

Снова вспышка, гром. Стоп!.. Кажется, слышу смех. Точно, бежит сюда, и не одна – вместе с Таней.

Оля, вообще-то, репетитор английского языка, Таня – её ученица. Разница в возрасте небольшая, семь лет; они подружились и давно перешли на ты. «Это не мешает заниматься?» – интересовался я. «Ни капли, – отвечала Оля, – даже помогает, у нас упор на разговорную практику».

Видимо, и летом практикуются.

– Тук-тук! – слышу голос Оли. – К вам можно?

Хохочут и, не дожидаясь ответа, расстёгивают клапан, вваливаются внутрь.

– Отвернись! Не смотри! – командуют наперебой.

– Я вообще могу выйти.

– Не-ет, мы не звери! Хороший хозяин собаку не выгонит!.. Просто закрой глаза.

Закрываю, для верности отворачиваюсь. За спиной – возня, смех, шорох, что-то летает и хлопает по стенам.

И вспышки, грохот, по тенту барабанная дробь.

– Открывай, можно смотреть!..

Лежат, укрытые до подбородка развёрнутым спальным мешком.

– Сильно промокли? – спрашиваю.

– Черники полно в лесу! – отвечает Таня.

– А кто-то слишком большой соня, – добавляет Оля.

– Я вчера принёс двести литров воды.

– Ой, сказочник!..

– Медаль! Срочно купить медаль!..

Ливень всё крепче. На такой случай есть газовая плиточка, надо вскипятить воду, приготовить чай…

– Ребята, извините! – раздаётся за стенами голос Николая. – Моё чудо в перьях не у вас?

Чудо в перьях – Татьяна. Не доросла ходить в походы с кавалером, у неё здесь папа и маленький брат.

– Андрюха беспокоится, – продолжает папа.

– Нет меня! – отвечает Таня. – Ольга, скажи ему!

И что-то делает под спальником, отчего Оля взвизгивает на весь лес.

– Слышал? – спрашивает Таня.

– Нет так нет, – отвечает Николай. – Не хулигань, пожалуйста.

– Я само благоразумие. Правда?

Оля снова взвизгивает и рвётся из её рук. Не тут-то было, руки цепкие. Оля дрыгает ногами, чуть не скидывает мешок, сворачивается клубочком на боку… Поделом, будешь знать, как дружить с ученицами!

На Танином лице безмятежная невинность: это всё не я, это мои перепачканные черникой пальцы…

Лес грохочет, сверкает и дрожит. Я расстёгиваю молнию, до половины высовываюсь в тамбур и зажигаю газовую плитку.

– Я была уже довольно взрослая, двадцать четыре года, – сказала Наташа Екимова. – А Виталику двадцать один, я его совершенно не воспринимала как мужчину. Хотя красавчик, пловец, с плечами, с прессом. Учился в серьёзном вузе. Но… не знаю. Маленький и всё. Не вылетел из родительского гнёздышка.

– Откуда узнала, что с прессом? – спросила Лида.

– Хочешь подловить? Познакомились летом в Ялте. Я была с подругами, он… на первый взгляд показалось, тоже с подругой, а потом выяснили, что это мама.

– Маменькин сынок?

– Ни в коем случае! Очень правильно воспитан, без закидонов. Просто ещё не созрел. Мама весёлая, компанейская. Молодая и тоже вся такая спортивная. На дискотеках отплясывала, как нам не снилось.

Оказалось, мы земляки. Вернулись домой, продолжили общаться. Откуда ж я знала, что он из всех девчонок, нас было пять, залипнет на меня?

– Не скромничай, сама красавица.

Наташа только вздохнула и продолжила:

– Отшить, как умею, было неудобно. Жалко расстраивать, такой лапочка… Приглашал в театры, музеи. Иногда не отказывала, если уж совсем грустил. Давала надежду, думала при этом: зря, лучше прихлопнуть её раз и навсегда. Будет больно, переживёт. Чем так вот…

Но он сам начал понимать. Сказал однажды: «Чувствую, не нужен тебе. Что же делать?»

И меня осенила гениальная мысль. «Давай, – говорю, – найдём тебе девочку взамен».

«Где её найдёшь?»

«Пригласи меня на концерт „Ночных снайперов“, сама найдётся».

Сказано – сделано. Пришли в «Октябрьский» на снайперов. Началась музыка, я убежала к сцене. Подпеваю, танцую, встретила подруг, о Виталике не думаю… Потом оглянулась: у него девчонка сидит на плечах. Вроде, симпатичная. И хорошо, я дальше верчусь около сцены. Минут через десять вижу: батюшки, уже другая на плечах! Ну, Виталий, ты даёшь!.. А первая ходит кругами и взгляды бросает зело недобрые. Потом вторую спустил на пол, а первая…

– Полезла драться?

– Если бы. Подошла к ней, стала обнимать, целовать, о Виталике тут же забыли. Бедняга, лучше бы меня на шее катал, не так обидно! Хоть я и потяжелее, эти все махонькие… В общем, когда мы с ним возвращались, я говорю: «Прости. Мой косяк, не сообразила». Посмотрели друг на друга и стали дико хохотать. И я подумала, что простых извинений тут мало, надо загладить вину серьёзнее.

– Загладила?

– Вдвоём поехали ко мне. Я у него оказалась первая. И два года встречались, я уж стала привыкать, думала: вдруг это судьба?.. Пока не села в поезде рядом с Андреем. Тогда всё-таки пришлось делать больно.

– И что Виталик?

– Пострадал, помучился. Нашёл нормальную девушку, на сто процентов свою, женился. Мы с ним дружим и сейчас, хотя нынешние не в восторге, но куда им деться. Говорит, благодарен за всё хорошее, что было. И знаешь? Я тоже.

Летом, когда я перешёл в седьмой класс, моих родителей командировали в Севастополь. У всех отпуск, у них – новые дела. Мама и папа, инженеры по корабельной электронике, со студенчества работали вместе и, видимо, хорошо работали, если кто-то важный решил, что Черноморскому флоту без них не обойтись.

Командировка планировалась на год. В Питере, кроме нас, жили две моих бабушки, двое дедушек, две прабабушки, прадедушка, и все они как один уговаривали оставить меня, обещали присмотреть. Здесь, мол, привычная школа, друзья, и, может быть, удастся-таки усадить лоботряса за серьёзную живопись. Была такая мечта: сделать меня художником, как один из моих прапрадедушек. У нас дома висят его картины, лежат альбомы с набросками, есть даже иконы: он был родом из старинного села богомазов. Возможно, какие-то способности – не скажу «талант», это слишком громко – передались через поколения. Глядя на машины, накаляканные мною в четыре-пять лет, определённо могу разобрать, где «Лада», где «Тойота», а где «КамАЗ». И дальше всё получалось само, я не задумывался, как оно выходит, и тем более не понимал, зачем надо учиться, когда могу и так.

Я пробовал карандаши, акварель, масло, портил ручкой клетчатую тетрадь. Не без труда, но разобрался с дорогой игрушкой – выпрошенным у Деда Мороза графическим планшетом. Примерно тогда же, сходив на выставку современной живописи, обеспокоился: есть ли у меня фантазия? Рисовать с натуры или по памяти – нехитрое дело; изобрази-ка, приятель, то, чего на свете нет.